Отвергнутые мертвецы - [22]

– Не сегодня, – сказала Сарашина. Чжи-Мэн забрал кастеляна своим конником и положил его на покрытый ковром пол. Доска и фигуры были подарком самого Фениксоподобного, и оформление статуэток было чем-то невероятным. Каждая была сработана чуть ли не с маниакальной тщательностью и обладала индивидуальной неповторимостью – как и можно было ожидать от руки примарха, который был олицетворением подобного внимания к деталям. Фигурки оставляли ощущение совершенства, и прикосновение к ним доставляло не меньше удовольствия, чем сама игра.

– Думаю, что ты ошибаешься, – сказал Чжи-Мэн, когда Сарашина бросила через доску своего дивинитарха.

– Так подумай ещё раз, – ответила она, откидываясь на груду роскошных подушек, усеивавших пол апартаментов Хормейстера. – Видишь?

Чжи-Мэн склонился над доской и рассмеялся, осознав, что значила позиция фигур на клетках.

– Неслыханно! – воскликнул он, схлопывая вместе свои изящные, как у скульптора, руки. На левом среднем пальце было кольцо из оникса, на котором были вырезаны переплетающиеся символы. Возможно, это были письмена какого-то языка, но скорее всего, они просто служили украшением. Чжи-Мэн как-то поведал Сарашиной, что кольцо было приобретено у человека, утверждавшего, что он пришёл из Четвёртого Доминиона, но она подозревала, что это было очередное шаловливое бахвальство Хормейстера. Если бы у него сохранились глаза, то во время рассказа этой байки в них прыгали бы чёртики. Но его миндалевидные глаза закрывали зашитые веки, и это говорило знающим людям, что он был ослеплён больше столетия тому назад, когда были в ходу такие методы.

Хормейстер покачал головой и снова изучил доску, как будто проверяя, что он и в самом деле был разбит.

– Я побеждён клинком ассасина, таившемся в бархатном рукаве. И это когда я думал, что просчитал партию на достаточно ходов вперёд, чтобы с лёгкостью её выиграть.

– Хороший игрок в регицид думает на пять ходов вперёд, – сказала Сарашина, – но великий игрок в регицид...

– Думает всего на один ход вперёд, но этот ход – всегда наилучший[28], – закончил Чжи-Мэн, поглаживая длинные клинья своей белоснежной бороды. – Если ты намерена цитировать мне Жиллимана, то хотя бы дай мне сначала выиграть ради приличия.

– Может и дам в следующий раз, – ответила Сарашина. В апартаменты Хормейстера вошёл ослеплённый сервитор. Одетый в белое и не имеющий собственных мыслей, он был призрачным виде́нием, чьё присутствие воспринималось её разумом как пятно тусклого света. Сервитору удалили часть мозга при помощи мыслеусекателей, оставив лишь самые зачаточные когнитивные функции.

– Знаешь, зачем я настаиваю на том, чтобы мы играли в регицид? – спросил Чжи-Мэн.

– Чтобы повыпендриваться?

– Отчасти, – согласился Чжи-Мэн, – но есть и кое-что ещё. Регицид помогает нам развить терпеливость и дисциплинированность при выборе между вариантами ходов, когда нас одолевает соблазн принять импульсивное решение.

– Всегда наставляешь, так?

– Обучение всегда идёт легче, если человек не знает, что его учат.

– Ты сейчас наставляешь меня?

– Нас обоих, я полагаю, – ответил Чжи-Мэн. Сервитор принёс стальной чайник-термос с настоем трав, и до Сарашиной долетел запах тёплого, подслащённого мёдом напитка.

– Ах ты сладкоежка, – сказала она.

– Сознаю́сь, это моё слабое место, – ответил Чжи-Мэн, жестом отпуская сервитора и наливая тёплую жидкость в две чашечки. Одну он передал Сарашиной, и та осторожно отпила из неё, наслаждаясь сладостью вкуса.

– Это меня умиротворяет, – с улыбкой сообщил Чжи-Мэн. – А в подобные времена нужно хвататься за любой способ отвлечься. Разве ты с этим не согласна?

– Я думала, для этого есть кальяны с квашем.

– Отвлечься можно многими способами, – ответил Чжи-Мэн, снимая свой пояс и позволяя одеждам упасть на пол. Его тело было тощим и жилистым, но Сарашина знала о силе, которой обладали его хилые на вид конечности. Каждый сантиметр его бледной, натянутой, как пергамент, кожи был покрыт татуировками. Он набил их собственноручно при помощи иглы, которая, как говорили, была отломлена от позвоночника окаменелого чудовища, найденного в скальной подложке радиоактивных пустырей Мерики. На холсте его плоти было выткано великое множество изображений-оберегов: люди с ястребиными головами; змеи, пожирающие собственные хвосты; апотропические[29] кресты; глаза, защищающие от сглаза, и горгонейон[30].

Хормейстера слабо волновало, что эти символы шли вразрез с Имперской Истиной: он был старейшим из ныне живущих астропатов Города Прозрения и не имел себе равных по части знания охранных оберегов, защищающих  от опасностей Имматериума.

Он прилёг рядом с Сарашиной и очень нежно погладил её по руке. Она улыбнулась и перекатилась на живот, позволяя Чжи-Мэну сделать ей массаж спины и избавить её от напряжения ещё одного тяжёлого дня, заполненного передачами всё более отчаянных сообщений – сначала из транс-залов в Коллектор, а затем дальше, их будущим получателям. Чжи-Мэн обучался у древних мудрецов, которые обитали в этих горах до пришествия Императора с его грандиозным замыслом венчающего планету Дворца, и от его прикосновений по её состарившимся костям разливалось исцеляющее тепло.