Отвергнутые мертвецы - [20]

Кай воспользовался теми мгновениями, что оставалось до прибытия Головко и его Стражей, чтобы рассмотреть свою бывшую наставницу.

Аник Сарашина постарела с тех пор, как Кай видел её в последний раз, и прямой свет от люмов не скрадывал ни одной детали. Её волосы окончательно лишились своего золотого блеска и теперь безраздельно серебрились сединой. Морщины, чьи лучики разбегались от пластиковых полусфер, вставленных в её глазницы, стали глубже и резче. Она уже была старой, когда Кай был здесь в прошлый раз, но сейчас она выглядела поистине древней.

– Моя внешность настолько изменилась? – спросила Сарашина, и Кай зарделся от того, что она поймала его на откровенной оценке её облика.

– Вы выглядите старше, – наконец сказал он.

– Я и стала старше, – ответила Сарашина. – Я слишком много лет странствовала по варпу, и он оставил на мне свой знак.

Она подняла руку и пробежала своими пальцами по морщинистой коже его лица. Её касание было ласковым и лёгким, как пёрышко.

– И на тебе тоже.

Преждевременное старение было проклятием астропатов, и Каю не нужна была Сарашина, чтобы знать, что линии его высоких скул потеряли свои чёткие очертания, и что он лишился своей красивой шевелюры тёмных с проседью волос. Хотя ему и было под сорок, он выглядел так, словно разменял шестой десяток, если не хуже. Лицо, которое глядело на него из зеркала, – в те дни, когда он был в состоянии смотреть на своё отражение, – было угловатым и осунувшимся, с ввалившимися щеками и запавшими глазами. Разрушительные последствия беспрестанных странствий по варпу могли скрыть лишь очень дорогие омолаживающие процедуры, но ни один астропат, пусть даже из Дома Кастана, не стоил того, чтобы так потакать его самовлюблённости.

Кай подался назад, избегая её прикосновения.

– Я никогда не думал, что снова окажусь здесь, – сказал он, страстно желая сменить тему.

– Возвращаются лишь считанные единицы, – подтвердила Сарашина.

– Должен ли я гордиться честью быть одним из них?

– Это зависит от того, как ты трактуешь своё возвращение.

– Как наказание, – сказал Кай. – Разве это можно истолковать как-то по-другому?

– Я пока что предоставлю тебе поразмыслить над этим вопросом, – ответила Сарашина, видя выходящего из гравилифта Головко.

За ним без промедления последовали его Чёрные Стражи, и когда они все оказались в сборе, Сарашина отперла ближайшую к ней дверь слева. Кай насупился.

– Я не новичок, – сказал он. – Эта дорога ведёт в тренировочные залы, отведённые для тех, кто знакомится с Нунцио.

– Именно так, Кай, – подтвердила Сарашина. – Где же ещё могут начаться твои занятия?

– Начаться? Я прослужил в Телепатика больше десяти лет, я знаю настраивающие ритуалы. Не нужно обращаться со мной, как с ребёнком.

– Мы будем с тобой обращаться так, как нам этого захочется, чёрт тебя раздери, – рявкнул Головко, подталкивая его к открытой двери. – У тебя нет права голоса в этом вопросе, и если бы это зависело от меня, тебе бы никогда не позволили вернуться обратно. Ты опасен, я это чувствую.

– Тебе стоит последить за этими "чувствами", Головко, – ответил Кай, сбрасывая с себя его руку. – А то глядишь, и из-за подобных вещей к тебе начнут принюхиваться пси-ищейки. И я не думаю, что у тебя хватит пороху, чтобы здесь выдержать.

– Прекратите, вы оба, – сказала Сарашина. – Ваша дешёвая бравада смехотворна и ведёт лишь к сотрясениям в эфире.

Кай ничего не ответил, понимая, что она права, и вспоминая слабое раздражение, которое он в своё время испытывал, если кто-нибудь из посторонних позволял своим эмоциям взять верх, находясь при это в близком соседстве с шепчущим камнем. Он без дальнейших протестов последовал за Сарашиной, отправившейся по кирпичному коридору, облицованному охряным кафелем. Свет вестибюля за их спинами постепенно сходил на нет. Вся длина стен коридора периодически прерывалась упрочнёнными дверями, которые были помечены номером и именем. Внутри каждой маркированной кельи отдыхал новичок Схоластика Психана – возможно, спал, а может и нет: двери были пси-экранированы, так что нельзя было узнать это наверняка. Мрак вскоре стал кромешным, но несмотря на это, Кай всё ещё прекрасно мог видеть.

– Ты не пользуешься вторым зрением, – сказала Сарашина, слегка наклонив голову. Каю помстилось, что он уловил в её голосе недовольные нотки.

– Не пользуюсь. Моя аугметика позволяет мне прекрасно видеть в темноте.

– Я знаю это, но зачем она тебе нужна?

– Мне не нравилось быть слепым. По-настоящему слепым, я имею ввиду. Я скучал по чтению.

– Для тех, кто лишён глаз, тоже есть книги.

– Знаю, но предпочитаю, чтобы слова сами приходили ко мне, – сказал Кай. – Письменная речь – нечто большее, чем считывание слов со страницы кончиками своих пальцев. Языковая письменность обладает визуальной красотой, и в этом тактильный шрифт никогда не сможет с ней сравниться.

– Я бы с тобой поспорила, но это разговор для поздней ночи, и так, чтобы между нами лежала хорошая книга, и стоял кофейник с горячим кофеином. А могло случиться так, что ты пожелал обрести глаза вновь, цепляясь за некий аспект своей прошлой жизни – той, которую ты вёл до вступления в Телепатика?