Отторжение - [18]
Get married, have children, settle down – эта идиотская формула звучала в ушах непрерывным рефреном, время от времени прерываясь голосом покойной матери. Глупая девчонка… После всего, что я для тебя сделала, после всех моих предупреждений, после всех молитв, после такой борьбы. Я знаю, знаю – хотела ответить Рита, но в бездонной пропасти, куда она свалилась, слова отсутствовали. Не было слов, не было взглядов, глаза и рот забиты непроглядным мраком. Мрак стекает в гортань, трудно дышать, она превратилась в постоянно растущий бурдюк стыда и тошноты. Барахталась в придонном иле и понимала, что выбраться не по силам.
Она даже не услышала, а увидела – губы Видаля шевелятся.
– Дом, – сказал он. – Я снял дом. В зеленой зоне, за городом. Ради ребенка. Ради тебя.
– Дом, – вяло, с трудом повторила Рита.
– Если хочешь, конечно.
– Мы там будем жить?
– Я приеду.
– Мы поженимся?
Он не ответил.
В Kearly & Tongues она отвечала за бухгалтерские книги и администрацию. Рита знала, что ее тщательность и спокойную добросовестность очень ценят, но такого не ждала. Все – и девушки, и шоферы, и парни со склада, и шеф, и его секретарша – собрали деньги и купили ей в подарок роскошный свадебный сервиз. Ты же теперь миссис, повторяли подруги. Она плакала, они растроганно улыбались. Спрашивали про свадебный ужин, о планах на медовый месяц – Рита отвечала односложно, громоздила вранье на вранье и прятала лицо в носовой платок: вроде как приступ неслыханного счастья лишал ее дара речи. Либо пыталась перевести разговор на другую тему. Тайна тяготила ее, а ложь была попросту невыносима – казалось, все видят ее насквозь. Шеф произнес прочувствованную речь. Конечно, будет непросто найти тебе замену, сказал он, ты замечательный администратор. Для нас большая потеря, но теперь ты нашла мистера Коэнку, а что может быть почетнее для женщины, чем быть администратором собственной семьи? Желаю счастья в новой жизни, желаю поскорее услышать топот маленьких ножек. “Дорогая Рита… или теперь надо говорить миссис Коэнка? – Он сделал паузу в ожидании одобрительного смеха, дождался и продолжил: – Дорогая миссис Коэнка, от всей души поздравляем и желаем счастья”. Cheers![19]
И так она стояла, окруженная подругами по работе. Обычный монотонный рабочий день, но они… они же искренне за нее рады! А может, и не за нее – просто от сознания, что мечты иногда сбываются, что в серую ткань жизни тайно вплетены золотые нити исполняющихся желаний, надо их только заметить.
Начали распаковывать картонные коробки, Рита даже не успела сосчитать, сколько их. Много. Бокалы – по шесть тюльпанов для портвейна и конических – для хереса, три сложенных одно в другое блюда для салата, шесть тарелок, шесть чашек, шесть блюдец, маленький молочник для сливок, большой для молока и, конечно, сахарница – всё из прозрачного стекла, особым образом отшлифованного и преломляющего свет, как призма. В их семье никогда не было столько стекла. Подарок оказался куда роскошнее, чем Рита ожидала. Она могла бы радоваться и гордиться, если бы не одно “но”. Всё, и бутылка недорогого, но мало чем отличающегося от шампанского игристого вина, и поздравительные речи, и подарок, и улыбки, – всё основано на лжи.
А ведь Рита знала: большинство еле дотягивают от получки до получки. И все же решили сделать такой королевский подарок…
Она заплакала. Столько красивых стеклянных вещей, столько причин для радости, столько тайн, которые надо скрывать, – любая заплачет.
Пришлось делать кесарево сечение – 22 сентября 1929 года в Университетском госпитале на Гауер-стрит. И тут же возникло новое созвездие, новая неразлучная семья: Рита, ребенок и Мейбл. Сестры всю жизнь делили пополам и беды, и радости, и печаль, и веселье – почему же теперь что-то должно меняться? Приехал Видаль, подарил цветы и долго всматривался в новорожденную. Темные волосы, кожа с оливковым оттенком – девочка несомненно похожа на него, но он не выказал никаких особых чувств. Что ж… белый персик, в который он влюбился, получил от него дом, а взамен подарил непрошеного ребенка.
– Мне пора, – сказал Видаль.
Ну да – их совместное с братом предприятие само по себе никогда не наберет силу. Они работают по пятнадцать часов в день.
– А как твоя семья? – спросила Рита. – Они не хотят узнать, что ты стал отцом?
– Не начинай…
– А ты уверен, что ты – это ты? Не твой двойник? Ты ведь не женат, а у него ребенок от чужой женщины, в чужом доме? А может, и зовут тебя по-другому, потому ты и должен уходить?
Рита пыталась шутить. Это была игра, они и раньше в нее играли. Игра в доверие-недоверие. Вроде бы она и в самом деле не понимала, как обстоят дела, сомневалась в его надежности и порядочности. Она нуждалась в постоянном подтверждении, что они вдвоем, Видаль и Рита, что он не избегает ответственности за нее и ребенка, принимает как должное и одобряет, что она взяла его фамилию и живет в снятом для нее доме. Пыталась говорить легко и иронично, но улыбка выходила принужденной, а все шутливые нотки заглушал режущий ухо диссонанс горечи и разочарования.
– А переметнуться не хочешь?
И все. Разговор всегда заходит в тупик. Он и раньше задавал этот вопрос. Но у Риты было гложущее чувство, что дело не только в религии. Допустим, она скажет – да, хочу. Изменит ли это что-то в их отношениях?
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Эта повесть о дружбе и счастье, о юношеских мечтах и грезах, о верности и готовности прийти на помощь, если товарищ в беде. Автор ее — писатель Я. А. Ершов — уже знаком юным читателям по ранее вышедшим в издательстве «Московский рабочий» повестям «Ее называли Ласточкой» и «Найден на поле боя». Новая повесть посвящена московским подросткам, их становлению, выбору верных путей в жизни. Действие ее происходит в наши дни. Герои повести — учащиеся восьмых-девятых классов, учителя, рабочие московских предприятий.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Макар Мазай прошел удивительный путь — от полуграмотного батрачонка до знаменитого на весь мир сталевара, героя, которым гордилась страна. Осенью 1941 года гитлеровцы оккупировали Мариуполь. Захватив сталевара в плен, фашисты обещали ему все: славу, власть, деньги. Он предпочел смерть измене Родине. О жизни и гибели коммуниста Мазая рассказывает эта повесть.