Отто фон Бисмарк (Основатель великой европейской державы — Германской Империи) - [7]

«Только никаких сентиментальных союзов, в которых сознание того, что ты поступил хорошо, призвано стать расплатой за благородство жертвы».

Высказывания Бисмарка в период Крымской войны еще не позволяют сделать вывода о том, что он считал неизбежным разрешение прусско-австрийского спора военным путем. Однако все его заявления ясно свидетельствовали о том, что он решительно отклонял ведущую роль Австрии в составе Германии, каковой целеустремленно пыталось добиться венское правительство, начиная с 1850–1851 гг., и каковая предполагала участие Пруссии в таких сферах политики, где речь шла преимущественно или исключительно лишь об австрийских интересах. При этом первично важным было «регулирование», а не «устранение» (В.Моммзен) германского дуализма, баланс которого нарушился в пользу Австрии. К такому же выводу пришел Бисмарк в так называемом «Великолепном послании» Мантейфелю от 26 апреля 1856 года, после заключения Парижского мира, завершившего Крымскую войну со status quo minus[11] для России. В нем он называл важнейшим результатом Крымской войны крах основанного на принципах консерватизма союза трех восточных держав. Разрыв между Россией и Австрией продлится долго. Теперь Россия склонила на свою сторону в качестве будущего союзника Францию, которая с 1815 года находилась в Европе в политической изоляции. Пруссия ни в коем случае не должна стать противником одной из этих вновь складывающихся группировок или позволить Австрии или Англии втянуть себя в контркомбинацию. Более открыто чем когда-либо Бисмарк выражал свое недоверие по отношению к союзу с Англией:

«где газетные статьи должны значить больше, чем соображения государственных деятелей». «Безопасность островного расположения Англии облегчает ей отказ от континентального союзника и позволяет бросить его на произвол судьбы, в зависимости от интересов британской политики». Австрия же, со своей стороны, выступая в роли союзника, «будет всегда готова выбраться из затруднительного положения за наш счет, нас оставив в упомянутом положении». «Согласно политике Вены, Германия слишком тесна для нас двоих; до тех пор пока не принята и не претворена в жизнь честная договоренность о влиянии каждого в пределах Германии, мы оба возделываем одну и ту же пашню, и до тех пор Австрия останется единственным государством, которому мы проигрываем и у которого могли бы выигрывать». Может случиться, «что по прошествии не слишком долгого времени нам придется сражаться против Австрии за собственное существование, и не в наших силах будет избежать этого, ибо развитие событий в Германии не имеет другого выхода». Но: «Я никоим образом не намереваюсь на этом основании сделать вывод, что теперь наша политика не должна быть направлена на разрешение разногласий между нами и Австрией на возможно более благоприятных условиях».

Тот общеизвестный факт, что центр тяжести европейской политики переместился в Париж, побудил Бисмарка еще во время Крымской войны, летом 1855 года, а затем еще раз весной 1857 года нанести разведывательные визиты Наполеону III, чтобы составить собственное впечатление об императоре французов, о котором повсеместно сложились столь различные мнения. Он нашел его менее значительным, но и менее опасным, чем ожидал, руководствуясь основанными на стереотипах представлениями своих друзей, крайних консерваторов. Такая оценка фигуры Наполеона III окончательно отдалила Бисмарка от окружения Герлаха. Кроме того, линия разрыва между ними была обозначена «Ceterum censeo»[12] Бисмарка: «Мы должны оперировать реалиями, а не вымыслами». Добрые отношения с Францией именно в ситуации, сложившейся после Крымской войны, Бисмарк считал «требованием самосохранения, а не честолюбия». «Уже внешняя видимость интимных отношений между Пруссией и Францией» пошла бы на пользу положению Пруссии в схеме расстановки сил. На обвинение в измене принципам консерватизма Бисмарк 11 мая 1857 года дал следующий ответ: «Симпатии и антипатии как свои, так и других людей, по отношению к иностранным державам и личностям я не могу оправдать перед своим чувством долга, которое испытываю, служа моей стране на дипломатическом поприще. В этом уже есть зародыш неверности правителю или стране, которой служишь». Его несправедливо подозревали в бонапартизме. Вот ответ на эти подозрения: «В 50-м году наши противники обвинили меня в предательской симпатии к Австрии, и нас называли венцами в Берлине; позже сочли, что мы пахнем юфтью и называли нас казаками с берегов Шпрее. В то время на вопрос, тяготею ли я к России или к западным державам, я всегда отвечал, что я тяготею к Пруссии, а мой идеал политика — непредвзятость, независимость в принятии решений от симпатий или антипатий к чужим государствам и их правителям». В письме Леопольду фон Герлаху от 30 мая 1857 года Бисмарк пошел еще дальше, рассматривая тему угрозы революции в длительной перспективе и сравнивая проблему Франции с проблемой Англии: «Принцип борьбы с революцией я признаю также и своим, однако не считаю правильным выставлять Луи Наполеона единственным или даже образцовым представителем революции… Когда Луи Наполеон называет себя «elu de sept millions»,