Оттенки - [136]

Да, вот как оно обернулась. Поначалу Лутвей развлекал Мерихейна, даже вдохновлял его, но день за днем забавного в их отношениях становилось все меньше, а от вдохновения и вовсе следа не осталось. Отчего же произошло такое? Может быть, виною всему исподволь обнаружившаяся разница во взглядах и как результат ее — споры, доходившие иной раз до ожесточения, а может быть, споры эти были лишь следствием действия некой тайной пружины, которая находится по ту сторону порога сознания? Возможно также, Мерихейна стала раздражать та грубоватая бесцеремонность, с которой Лутвей и его приятели распоряжались в квартире, словно бы уже ни во что не ставя ее хозяина? Не лучше ли все-таки жилось ему с его прежними компаньонами — мечтами, зыбкими, призрачными, робкими и ревнивыми в своей робости? Может быть, это они вселили ревность и в Мерихейна, и теперь его выводит из себя та беспечность, с которой молодой человек рвет цветы на ниве жизни и любви?

Мерихейн пытался разобраться в своих чувствах, но его обступали все новые сомнения. Бесспорным было только одно: в поле его зрения попал целый ряд прежде неизвестных ему характеров, его квартира превратилась в место их сборищ. Расходы Мерихейна стремительно росли, и конец текущего месяца сулил ему уже долги. Прямо как в дни молодости! Писателю пришлось удвоить жалованье прислуге, и все равно в квартире царили грязь и беспорядок, каких прежде тут и не видывали. Хваленые французские вина Мерихейна, которые он в свое время предлагал лишь мухе, исчезали из бутылок с удивительной быстроте!. Порою Мерихейн, вернувшись вечером в свою пустую квартиру, находил пустыми все до одной бутылки, — можно было подумать, будто это муха в его отсутствие устраивала здесь веселые пирушки со всем своим мушиным племенем. В таких случаях старый холостяк чувствовал себя несколько разочарованным и садился за стол еще более хмурым, чем обычно. Услышав жужжание подлетающей мухи, он зло на нее прикрикивал: «Не жужжи!» Но через некоторое время, видя, как муха в поисках пищи снует по столу, Мерихейн проникался к ней жалостью и давал ей несколько крупинок сахару; глядя, как она лакомится, он говорил:

— Обойдись пока этим, в другой раз получишь что-нибудь посущественнее. И не дуйся на меня, — кроме как на тебя, мне ворчать не на кого. Ведь я один, а когда отведешь душу, становится легче. Да с людьми не очень-то и поворчишь, они отвечают тем же, того и гляди, ссора выйдет, а ты всегда молчишь, словно агнец, которого ведут на заклание. Только не вздумай вообразить, будто ты и невинна, как агнец: слабый всегда виноват. Я могу тебя убить и буду прав, даже если сделаю это просто по злости на кого-нибудь другого или на самого себя. И если даже ты окажешься такой невинной и кроткой, что муки твоей святой души искупят грехи всех других мух и даруют им бессмертие, то и тогда, убив тебя, я был бы прав. Чем существо слабее, тем больше страдает оно от несправедливости, страдает по вине других и, стало быть, тем больше у него оснований считать себя спасителем мира. Поэтому, милая муха, не жужжи, когда терпишь несправедливость из-за своей слабости, утешай себя сознанием, что именно незаслуженные муки слабого даруют вечное блаженство другим, поэтому, ослабев окончательно, ты могла бы стать спасительницей всех прочих мух.

Так Мерихейн поучал муху и даже находил в этом некоторое утешение. Однако мухе, по-видимому, пришлись не по нраву рассуждения старого холостяка, и, прихватив с собой крупинку сахару, она перелетела на карниз печки. Мерихейн и сам понимал, что не имеет никакого права обременять ни муху, ни кого-либо другого своими поучениями и наставлениями, и все-таки он это делал, вероятно, в силу унаследованной от отца привычки, — отец его был школьным кистером[15].

Несмотря ни на что, дела Мерихейна шли не так уж и плохо. Ему даже казалось, будто он раз за разом все больше сближается с Тикси. Правда, в последнее время девушка избегала заходить в квартиру Мерихейна, но можно ли было из-за этого на нее обижаться? Разве не начала воцарившаяся здесь атмосфера жизни тяготить и самого Мерихейна?

Несколько дней назад Мерихейн повстречал Тикси на улице, и девушка уже издали улыбнулась ему.

— Почему вы больше к нам не заходите? — спросил Мерихейн.

— Некогда.

— Неправда.

— У вас и без меня народу достаточно, пожалуй, даже более чем достаточно.

— Где вас нет, там всегда кого-то не хватает.

Девушка молча улыбнулась. Мерихейн спросил:

— А почему вы решили, будто у нас народу более чем достаточно?

— Да я и не решила, сказала просто так.

— А мне кажется, вовсе не просто так.

— Люди говорят.

— Говорят слишком о многом и все-таки далеко не обо всем. Просто не знают.

— Разве случилось что-нибудь особенное? — полюбопытствовала девушка.

— В том-то и дело, что ничего особенного нет, все слишком буднично.

Тикси показалось, будто Мерихейн выразил ее собственные мысли, ее чувства, но она уловила в его словах еще и нотки недовольства своей жизнью и потому спросила:

— Что вы теперь пишете?

— Ничего.

— Не может быть!

— Нет настроения.

— Муха еще живет?

— Скучает без вас.

— Правда?