Отсюда - туда - [38]

— Так заколдуй нас! — кричали ему другие.

— Закройте глаза, — сказал мальчик, — мы сейчас полетим!

Дети закрыли глаза и стояли неподвижно. Прохожие обходили их, весело подмигивая друг другу. Завыла сирена, и — дети осторожно открыли глаза.

Разве не странно, что воздух прозрачен?

Дождя еще не было. Я стоял на вокзальной площади и ждал Перкинса. Наконец он появился. Люди кругом спешили, на ветру развевался чей-то красный плащ. Вдали сверкали молнии. Они сверкали на западе из-под низких туч, и странный свет сеялся над городом, колдовской, пока не хлынул дождь и не погасил его.

Мы достали сумку из ячейки и сразу поделили ее содержимое. Можно было начинать. Перкинс был в духе. Пиджак его отяжелел от воды, он шлепал по лужам. Таким теплым и приятным был дождь. Мы поехали на оплывшие огни города. Дождь мягко тыкался в грудь и лицо, словно заблудший поцелуй.

Я поставил мотоцикл и побежал вдоль домов, словно спеша к себе. Людей попадалось мало. Забытая детская коляска наполнилась водой. В подворотне стояла парочка, мужчина курил, что-то рассказывал. Там было здорово, говорил он, жаль, нельзя было остаться. Я побежал дальше, по ступенькам подземного перехода.

Под землей было пусто, горел желтый свет. Вдалеке раздавались шаги пешехода. На каждом шагу он постукивал по асфальту тростью, а может быть, зонтиком. Я вошел в туалет. Монетка уже нагрелась в моей руке, так давно я ждал этого мига.

Боковые стенки кабины, не доходившие до пола, состояли из восьми планок, закрепленных на раме. Мне нужно было лишь отвинтить одну планку, приклеить пакетики лейкопластырем и снова привинтить планку. Вот и все. Сделать все это можно было без труда.

Только теперь я заметил, до чего вымок, до чего холодно было здесь, внизу. Снаружи шел пешеход. Стучал тростью.

Однажды в соседней кабинке кто-то покончил с собой, как это нередко бывает в подобных местах. Полиция обнаружила труп после того, как он пролежал там уже несколько дней. Они должны были пройти мимо моей стены, чтобы вытащить мужчину. Он был несколько дней как мертв.

Мне было хорошо в кабинке. Я курил. Здесь было так пустынно и тихо. Я был забыт; и мне мерещилось, что город давно разрушен и обезлюдел. Лишь в тоннелях подземки ютился еще кое-кто, и в пешеходных переходах. Уцелевший генератор давал свет и кислород. В моей кабинке было слышно тихое жужжанье генератора. Я превратился в большое насекомое. Видение было каким-то совсем нечеловеческим. Немного знобило.

Кто-то заперся в кабинке рядом. Я спустил воду и вышел. Переход ожил. По сухой одежде прохожих я догадался, что дождь кончился. На улице была теплая ароматная ночь. Все сверкало от дождя — когда проезжал автомобиль и его фары выхватывали предметы. Фонари, потрескивая, вырывали из темноты яркие круги света. От луж поднимался запах прелых листьев. В одной из них я выловил кусок лыка. Обратный путь я себе удлинил, обогнув квартал. Чувствовал себя усталым, словно раненным мыслью о том, что живу.

Быть Таким, единственным во вселенной: я будто прислушивался к миру, ожидая встречи с самим собой.

Ночь мы прошлялись по дискотекам, разглядывая танцующих. Перкинс хотел мне что-то растолковать, но музыка играла слишком громко. Пришлось молча сидеть в полутьме. Перкинс пил бренди. Иногда рыгал. Один из танцующих походил на конькобежца. Скользил он очень красиво; смотреть на него доставляло нам радость, как глухим, которые догадываются о чем-то по жестам. Под ногами его прямо так и видишь лед. Он прыгал и танцевал. Когда музыка на мгновение смолкла, Перкинс хотел было что-то сказать, но я махнул ему, чтобы помолчал. Было слишком хорошо.

Муха кружила по комнате. Сначала летела от окна ко мне, потом обратно к окну. Казалось, она ищет дорогу, но дороги не было, она ее не находила.

Утром я сразу поехал в универмаг. День был осенний, солнце расплывчатым желтком висело в тумане. Все выглядело таким сонным. Мотоцикл мой погромыхивал. Дворники уже сгребали с улиц листву. Сгребали.

Вспомнился садик того универсама, где весенний ветер шевелил бумажные ветви деревьев: я долго сидел на бортике бассейна, плескал рукой в воде. Как мысль и нереальное превращает в реальность.

Какой-то малыш потерял родителей, звал их. Заглянул ему в лицо. Разглядел его. Можно ли так разглядывать человека?

Малыш побежал куда-то между прилавками. Скрылся из виду. Музыка в универмаге оглушила меня.

Сначала я, как обычно, прошелся по всем отделам и купил кое-какую мелочь. Меня несло по течению. Продавщица попыталась мне что-то предложить.

— Нет, спасибо, — сказал я, — видите ли…

Я улыбался. И меня не удивило, что продавщица отнеслась ко мне с полным пониманием.

Позвони же. Наконец я вспомнил, зачем пришел сюда. Вошел в кабину и набрал свои номера. Потом поменял кабину и набрал другую серию номеров. Третья серия довершила дело.

Какое-то время мне пришлось погулять по коридору, потому что туалет был занят. Потом наконец оттуда вышел мужчина: наклонив голову, он застегивал брюки. В кабинке стоял еще его запах, когда я вошел. Снова вспомнился сухонький старичок и как он умер в «Баии».

Почему у него был такой вид, будто он просит прощения? Разве не должно было быть наоборот? Чтобы прощали те, кто уходит в мир иной?