Отсутствие Анны - [62]

Сумка, болтавшаяся на плече, была почти пуста. Фляга с водой, несколько желтых продолговатых плодов, твердых и кислых с виду. Два разных носка – синий и серый. Спички. Сухие листья.

Она машинально растерла их в пальцах, поднесла к носу.

Листья пахли хвоей, и это сбивало с толку. Как они оказались у нее в сумке? Как она вообще оказалась здесь одна, посреди леса? Ответы ускользали, как увиденное на грани между явью и сном. Казалось, нужно совсем немного напрячься и она тут же вспомнит все, нитью потянутся со дна ее памяти вереницы воспоминаний…

С нарастающим ужасом женщина подумала: кто она? Зачем она здесь и куда идет?

– Кто я? – спросила она вслух, и лес сочувственно забормотал, закивал верхушками деревьев.

Медленно, потирая виски, – голова болела, как с похмелья, – она пошла вперед по золотистой дороге, потому что больше ей совершенно некуда было идти.

Мягко ступая по гудящей тропе, она вдруг подумала, что, собственно говоря, не может быть абсолютно уверенной в том, что идет туда, куда направлялась раньше, а не в обратную сторону. С другой стороны, если она все равно не помнила, ни куда идет, ни откуда явилась, это не имело большого значения. Ей не было особенно страшно – только муторно на душе, и не выходило думать ни о чем, кроме упорного желания вспомнить.

Женщина шла сквозь темный лес, и только сияние золотистой дорожки освещало ей путь. Невозможно было сказать точно, как долго она шла, потому что даже день наступил как-то сразу, рывком, без рассвета. Миг – и все небо перед ней оказалось как будто залито водой, в которой мыли грязные кисти.

В этот момент дорога сделала очень крутой поворот вправо – и за ближайшим холмом, покрытым темными деревьями со спиралевидными кронами, она вдруг увидела город.

Город был далеко, дрожал в нетвердой серой дымке. Холм или гора, на которой он стоял, растворялась в сероватом белесом свете, и казалось, что город парит в воздухе.

Город напомнил ей о чем-то, и на мгновение она почувствовала острую боль – горло перехватило, глаза защипало, как будто она вот-вот должна была заплакать от чувств, переполняющих ее неизвестно почему.

По крайней мере, теперь она знала, куда идет. Независимо от того, что или кто ждало ее в этом городе, путь явно лежал туда… Пока с ней не случилось что-то, заставившее ее забыть не только о цели пути – даже о том, кто она такая.

Вдруг она подумала: если удастся вспомнить цель, сразу получится вспомнить и кто она такая. Подул легкий ветерок, и ей снова показалось, что очертания города стали зыбкими, неуверенными, как будто город размышлял: стоять ему на месте и дальше или нет.

Женщина прибавила шагу, не отрывая взгляда от города, как будто это могло удержать его на месте на случай, если ему все же захочется улизнуть.

Чем скорее она приближалась к городу, тем круче поворачивала дорога. На мгновение она застыла в нерешительности. Казалось, дорога идет по постепенно сужающейся спирали, а она сама – движется по ней по кругу, но это было совершенно невозможно, потому что город, без сомнения, приближался.

Чем ближе, тем шире, помимо прочего, становилась дорога. Ее дрожь делалась заметнее. Она, словно кошка, чувствующая приближение хозяина, мурчала все громче, все заметнее выгибалась своей золотистой спиной.

Женщина опустила взгляд и увидела, что песчинки, усыпающие путь, стали как будто крупнее и начали нетерпеливо подергиваться… Каждая из них, крупная, сияющая, как будто обладала собственной подпрыгивающей душой… А потом все вдруг прекратилось – песчинки лежали, смирные и маленькие, какими им и положено быть.

Медленно женщина стащила туфлю с ноги вместе с носком и провела босой ногой по песку. Песок был мелким и теплым, и от него коже стало щекотно, а женщине захотелось в туалет. Она натянула носок обратно и, помедлив обуваться, стала разглядывать туфлю. Туфля была сделана из материала, похожего на сафьян, расшита растительным узором и украшена сияющими пряжками из прозрачного камня. Вещь, еще больше чуждая ей, чем вся остальная одежда. Она опустила глаза, приподняла подол. Ожидаемо, вторая туфля была неотличима от первой. Женщина была готова держать пари на то, что так обута недавно.

– Сафьян, – пробормотала она, чувствуя, как это слово подтаявшей конфетой пряно перекатывается на языке, – сафьян. – А потом вдруг почувствовала, как ее, от пяток до макушки, заполняет ярость от того, что она помнит, как называется материал туфель, но не помнит, ни кто она, ни куда идет.

Ей все еще хотелось в туалет и, оглядевшись по сторонам, она несколько мгновений колебалась – немыслимым казалось остаться на золотистой дороге, но мысль о том, чтобы сойти с нее, тоже была неуютной. Что-то вдруг промелькнуло – всего на мгновение ударило по памяти гибким скользким хвостом, который она не успела поймать…

Однажды она уже сошла с тропы – отошла недалеко, а вернувшись, не увидела ничего, кроме поля, сиявшего мириадами голубых огней в темноте. Женщина изо всех сил напряглась, пытаясь вспомнить больше. Голубые огоньки поля плавали в памяти – как будто кто-то и вправду мог засеять поле огнями.

Она не могла вспомнить, при каких обстоятельствах сошла с тропы, хотя почему-то была уверена, что тогда еще не была одна. Тогда рядом был кто-то еще – но и он тоже ускользал.