Отступник - [2]
— Ишь ты, — внезапно прервал молчание генерал. — Про ошибки заговорили. Хороши ошибки! Страну загубили. Да какую страну! Вот бы взяли веревку да за эти свои ошибки хоть повесились бы. Так нет же, речи в микрофон говорят да на машинах с мигалками и охраной разъезжают. Иуды, — крикнул он в телевизор. — И Иуду хороните. Шабаш сатанинский на всю страну устроили.
— Говорят, он с собой покончил, — отвернувшись от окна, возразил Андрей. — Совесть замучила.
— Не знаю, как у него насчет совести, — буркнул Тарабаршин. — Думаю, что не было у него никогда ни совести, ни чести. А говорят, что кур доят и что коровы яйца несут. Кто его знает, как он на тот свет попал. Вдруг они сами его туда и отправили? Может, он им больше нужен сейчас мертвый, чем живой — толку-то с него давно уже никакого. Им мученики требуются. Героев-то у них нет. Одни жулики, мошенники, расхитители казны. Шпана. Страшно им. Почва из-под ног уходит. Вот и призывают друг друга к сплочению, объединению вокруг гроба усопшего подельника, клянутся, что друг друга не будут больше заказывать, топить и подсиживать. Да только куда им. Все равно как пауки в банке. А тыковлевские идеалы... Почитай, что он за свою жизнь написал. Сначала у Маркса и Ленина списывал. Потом с социал-демократических книжонок.
— Ну, как бы там ни было, — задумчиво глядя вновь во двор, промолвил Андрей, — нет его больше. Нет его больше! — повторил он с нажимом. — Сам ли он себя судил, Бог ли его прибрал. Но все. Кончился. Бог ему теперь судья.
— А вот и не кончился, — захохотал вдруг зло Тарабаршин. — Увидишь, не кончился. Не-е-е-т! Он жив, он изо всех углов и щелей к нам тянется. Того и гляди сейчас из гроба встанет и тебе подморгнет. Или на улице его встретишь.
— Ты перебрал, — разозлился Андрей, натягивая на себя пальто в прихожей.
— Иуды не умирают, — с убежденностью в голосе проговорил Тарабаршин. — Кто-кто, а он всегда с нами и среди нас. С тех самых пор, как исчез их прародитель. Крапивное семя. Ладно, до завтра. Не стесняйся, заходи! Я тебе обязуюсь опять мат поставить. Как сегодня. Правда, повторения такой телепрограммы не обещаю. К сожалению, редкое событие.
Выйдя на Тверскую, Андрей привычно направился к троллейбусной остановке. Сумерки быстро сгущались. Мелкие капли дождя ложились на капли очков, заставляя расплываться огни реклам, стирая очертания лиц прохожих. Досадливо выругавшись, Андрей полез в карман за носовым платком и начал протирать очки, глядя близорукими глазами навстречу потоку машин, катившемуся со стороны Маяковки.
Большой черный лимузин с синей мигалкой внезапно притормозил неподалеку от Андрея. Почему он остановился, Андрей не мог потом объяснить себе в точности. Скорее всего, машина просто уперлась в красный свет светофора. Одев свежепротертые очки, Андрей посмотрел в сторону лимузина и замер. Из глубины, с заднего сиденья на него глядели спокойные холодные глаза. Андрей знал этот изучающий тяжелый взгляд, похожий на взгляд крупной хищной рыбы из аквариума. Лица не было видно, но такой взгляд мог принадлежать только одному человеку. Тому самому. Тому, которого уже не было.
— Не может быть, — перекрестился Андрей, — не может быть! Надо подойти и заглянуть в окно, а там будь что будет. Извинюсь, скажу, что обознался.
Черный лимузин резко тронулся и тут же растворился в лавине ревущих моторов и мерцании красных сигнальных огней. Наваждение исчезло. Осталось смутное чувство гадливости и необъяснимого страха. Все знают, что упырей, ведьм и леших быть не должно. Не должно...
— Ба! — хлопнул себя по лбу Андрей. — Это же другой. Яковлев. Александр Николаевич. Надо же, попутал. Проклятый дождь, чертовы очки.
Глава I
ВПЕРЕД, ОРЛЫ!
Пуржило. Ветер трепал кроны деревьев, обрушивал на кочковатый косогор все новые заряды мокрого снега, укутывая сырым белым одеялом промерзшую землю и все, что лежало поверх нее. Под снегом исчезали свежие воронки от мин и снарядов, брошенное оружие, белая пелена затягивала обгорелые кусты. Неподвижно лежащие тела постепенно начинали походить на поросшие низкой травой кочки, которыми было обильно усеяно поле. Было тихо и сумрачно. Хотя стрелки часов едва перевалили за 5 пополудни, короткий ленинградский зимний день клонился к концу.
Саша пришел в себя от осторожного, но упорного постукивания по спине. В глазах двоилось, было холодно, на душе мерзко и страшно. Рядом никого не было. По шинели стучала раскачиваемая ветром ветка ракитника. Лежал он на животе, уткнувшись лицом в затянутую тонким льдом лужицу с грязной болотной водой. Страшно хотелось пить, но пить эту желто-коричневую жижицу Саша не решался. Потянулся, чтобы набрать пригоршню снега, и вскрикнул от внезапно пронзившей ногу боли.
“Видать, кость задело, — подумал он. — Ребята говорили, что, если в мякоть, то не больно, а кость сразу чувствуется. Отвоевался, теперь в госпиталь. Кто знает, на сколько. Но ведь жив, жив я?”
От этой мысли сразу как-то стало веселей. Теперь поскорее в медсанбат. Там вылечат, подштопают. Говорили, что раненых собирают и выносят с поля боя в течение ближайших нескольких часов. Так, мол, по уставу положено. Только какие там несколько часов? Уже вечереет, а наступать начинали ранним утром. Неужели бросили? Был без сознания. Вот и приняли за мертвого. Теперь жди разве что похоронной команды, если приедет. Надо кричать, звать на помощь. Надо ползти, спасаться. Иначе смерть,
Жизнь не раз бросала Квицинского в сложные переделки, делала участником событий, прочно вошедших в историю дипломатии второй половины XX века. Однако это не только книга о событиях. Это и книга об отношении к ним автора, о его позиции, о вечных и непреходящих интересах страны, о долге перед своим Отечеством. У Квицинского репутация умелого и гибкого дипломата, но человека жесткого и принципиального в отстаивании государственных интересов. Его ценили как партнера и побаивались как противника.
Эта книга о тех, чью профессию можно отнести к числу древнейших. Хранители огня, воды и священных рощ, дворцовые стражники, часовые и сторожа — все эти фигуры присутствуют на дороге Истории. У охранников всех времен общее одно — они всегда лишь только спутники, их место — быть рядом, их роль — хранить, оберегать и защищать нечто более существенное, значительное и ценное, чем они сами. Охранники не тут и не там… Они между двух миров — между властью и народом, рядом с властью, но только у ее дверей, а дальше путь заказан.
Тайна Пермского треугольника притягивает к себе разных людей: искателей приключений, любителей всего таинственного и непознанного и просто энтузиастов. Два москвича Семён и Алексей едут в аномальную зону, где их ожидают встречи с необычным и интересными людьми. А может быть, им суждено разгадать тайну аномалии. Содержит нецензурную брань.
Шлёпик всегда был верным псом. Когда его товарищ-человек, майор Торкильдсен, умирает, Шлёпик и фру Торкильдсен остаются одни. Шлёпик оплакивает майора, утешаясь горами вкуснятины, а фру Торкильдсен – мегалитрами «драконовой воды». Прежде они относились друг к дружке с сомнением, но теперь быстро находят общий язык. И общую тему. Таковой неожиданно оказывается экспедиция Руаля Амундсена на Южный полюс, во главе которой, разумеется, стояли вовсе не люди, а отважные собаки, люди лишь присвоили себе их победу.
Новелла, написанная Алексеем Сальниковым специально для журнала «Искусство кино». Опубликована в выпуске № 11/12 2018 г.
Саманта – студентка претенциозного Университета Уоррена. Она предпочитает свое темное воображение обществу большинства людей и презирает однокурсниц – богатых и невыносимо кукольных девушек, называющих друг друга Зайками. Все меняется, когда она получает от них приглашение на вечеринку и необъяснимым образом не может отказаться. Саманта все глубже погружается в сладкий и зловещий мир Заек, и вот уже их тайны – ее тайны. «Зайка» – завораживающий и дерзкий роман о неравенстве и одиночестве, дружбе и желании, фантастической и ужасной силе воображения, о самой природе творчества.
Три смелые девушки из разных слоев общества мечтают найти свой путь в жизни. И этот поиск приводит каждую к борьбе за женские права. Ивлин семнадцать, она мечтает об Оксфорде. Отец может оплатить ее обучение, но уже уготовил другое будущее для дочери: она должна учиться не латыни, а домашнему хозяйству и выйти замуж. Мэй пятнадцать, она поддерживает суфражисток, но не их методы борьбы. И не понимает, почему другие не принимают ее точку зрения, ведь насилие — это ужасно. А когда она встречает Нелл, то видит в ней родственную душу.