Отступница - [68]

— О’кей, — сказала я, — я, конечно, маленькая, но я не допущу, чтобы вы меня обманывали. Я вкалывала как проклятая, и эту мизерную плату, которую мне пообещали, я честно заработала. Если я не получу своих денег, то каждый день буду стоять перед вашим кафе и каждому, кто будет проходить мимо, буду рассказывать, какой вы плохой человек.

Начальница мне не поверила. Но уже на следующий день я стояла перед ее террасой. И через день опять пришла туда. На третий день мне отдали заработанные деньги. Пятьдесят дирхамов, пять евро. Мелочь, но я считала, что моя борьба за эту маленькую сумму оправдала себя. Из принципа.

Я уже давно решила не позволять дурачить себя. Я ожесточилась в сердце и больше не соглашалась на компромиссы. А Зачем? Какой бы я ни была — жесткой или мягкой, большой или маленькой — все равно меня избивали, надо мной издевались, меня унижали и обманывали. Мне стало ясно, что хуже уже не будет, как бы я себя ни вела. Теперь дела могли идти только к лучшему, пусть постепенно. Я почувствовала, что снова готова бороться за свое будущее. Этот маленький успех в кофейне я рассматривала как хорошее начало для нового отрезка своей жизни.

Моя следующая работа впервые привела к более тесным контактам с немцами. Это была супружеская пара из далекой, чужой страны по ту сторону Средиземного моря. Они были владельцами лучшего салона мороженого в Агадире.

Я получила униформу, состоящую из черных брюк и красной футболки, а платили мне приблизительно сто двадцать евро в месяц. За это я должна была днем и ночью печь вафли и продавать мороженое. Продавать мороженое доставляло мне удовольствие, а печь вафли, наоборот, было пыткой. Я должна была разливать лопаткой жидкое тесто в формочки для вафель, закрывать аппарат на некоторое время, затем снова открывать и сворачивать в кулечки коричневую массу на горячем листе железа.

Там все решали секунды. Парой секунд раньше — и тесто оказывалось еще сырое, парой секунд позже — и тесто становилось таким жестким, что его уже не удавалось свернуть в трубочку.

И до сих пор внутренние стороны моих кистей носят отметки ожогов, которые я получила, когда в страшной спешке работала возле раскаленной плиты.

Немцы были странными людьми. В их салоне мороженого постоянно звучала резкая музыка, под которую мужчины хриплыми голосами орали: «Проклятие, я люблю тебя», «Verdamm, ich liebe dich». Моя шефиня ходила в свитере и пользовалась тяжелыми духами, от которых у меня кружилась голова, а шеф неприятно вонял потом.

— Ты чувствуешь? — шептала моя коллега.

— Конечно.

— А ты знаешь, откуда это?

— Нет.

— Свинина, — сказала моя коллега и захихикала. — Так воняют те, кто жрет свинину. Все немцы жрут мясо свиней.

Мне с трудом представлялось, как можно жить в стране, в которой все люди едят свинину и воняют так, как мой шеф.

В этом салоне мороженого я впервые увидела трансвестита. Конечно, я знала, кто такие гомосексуалисты — мой двоюродный брат Али периодически приводил их домой. Тогда в соседней комнате раздавались подавленные стоны, а позже мужчины выходили оттуда с красными лицами. После этого у Али появлялась пара купюр в кармане.

Но этот гомосексуалист был совершенно иным. На нем был светлый парик, у него были длинные ногти на пальцах, искусственные ресницы и ярко-красный рот. Я бы сама никогда не догадалась, что это мужчина, если бы мне не сказали об этом мои коллеги.

— Правда? — прошептала я. — Вот эта уродливая женщина на самом деле — уродливый мужчина?

— Да, — ответил старший официант, — клянусь Аллахом.

Я не могла успокоиться и незаметно прокралась ближе к женщине, которая на самом деле была мужчиной. Да, если посмотреть вблизи, то оказывалось, что косметика намазана на щеки, через которые пробивается щетина. Мне это показалось притягательным и одновременно отталкивающим. Я уставилась на женщину, которая была мужчиной, так открыто, что старший официант взял меня за ухо и отвел назад к печи для выпекания вафель.

— Ты что, с ума сошла?! — ругался он. — Так нагло пялиться на людей! Это же невежливо.

— Но зачем он это делает? — спросила я. — Разве не намного лучше быть мужчиной? Значит, он совершенный идиот, который переодевается в женщину. Да?

— Да, у нас да, — согласился старший официант, — но в Европе это совершенно по-иному. Там женщины являются начальницами.

Он с отвращением надул верхнюю губу.

— Женщины! — сказал он. — Шефы. Смешно!

В конце лета хозяин сказал мне:

— Мне очень жаль, но сезон закончился. Ты уволена. Когда ты понадобишься, я позову тебя снова.

Это оказалось как раз кстати, потому что впервые в жизни я серьезно влюбилась. А это требовало времени и сил.

Молодого человека звали Рашид, и он учился в морском училище. Он был на пять лет старше меня и собирался стать капитаном королевского торгового флота. У Рашида были карие глаза и светлая кожа. Мне нравилось его тело, особенно тогда, когда он надевал джинсы.

Я встретилась с Рашидом на дискотеке для тинейджеров под названием «Рандеву». Там я танцевала как-то вечером, а потом, с наступлением темноты, отправилась домой. Я вынуждена была спешить, чтобы попасть домой раньше дяди Хасана. Он легко выходил из себя, если кто-то являлся позже его.