Отступница - [38]

На следующий день я уже знала, для чего эта дырка: туда ставили чернильницу. Когда мы заправляли свои чернильные авторучки, то каждый раз обязательно измазывались как свиньи. И тогда нам приходилось мыть стол и свои руки «Клориксом».

Я не была хорошей ученицей. Учитель был очень груб со мной. Я подозреваю, что его нервировала одна моя привычка. После каждого его вопроса я поднимала палец и размахивала им в воздухе, даже если не знала ответа. Я надеялась, что он меня не вызовет, если я буду делать вид, что все выучила и поняла. Дело в том, что я боялась получить удар линейкой, если скажу что-то неправильное. Всех детей били линейкой, когда они отвечали неправильно. Это мы знали еще со школы, где нам преподавали Коран. Ничего особо страшного в этом не было, но и хорошего тоже.

Моя стратегия оказалась неудачной. Время от времени меня ловили на том, что я вызывалась отвечать, не имея ни малейшего представления о том, что следует говорить. Чаще всего я нервничала так, что даже забывала вопрос.

Однажды я, наверное, окончательно надоела учителю. Он спросил:

— Кто, собственно, отвечает за твое воспитание?

— Отвечает за мое воспитание? — Я не знала, что это означает.

— Ну, кто заботится о тебе?

— Все, — гордо сказала я. — Хадиджа научила меня читать. Захра шьет мне платья. У Т’хами есть огромные плюшевые звери, но мне нельзя их трогать. Иногда я даже катаюсь с Хасаном в карете…

— Мне это все равно, — строго перебил меня учитель. — Я хочу поговорить с твоими родителями. Дело в том, что твой перевод в следующий класс — под вопросом.

Я опустила голову и еле слышно пробормотала:

— Йе, мон метр, я передам дома ваши слова.

После занятий я прибежала домой вся в слезах и заявила, что больше не пойду в школу.

— Что случилось, маленькая моя? — спросила Захра, которая уже стала моей самой близкой подругой.

Я только всхлипывала.

— Ты не хочешь говорить мне?

Я покачала головой.

Захра обняла меня, прижала к груди и держала так, пока не высохли мои слезы.

— Вот видишь, — сказала она, — тебе уже лучше. Если ты скажешь, что тебя угнетает, то я дам тебе конфетку.

Я всхлипнула:

— А какую?

— Можешь выбрать сама.

— О’кей, я скажу. Учитель хочет поговорить с моими родителями. Но у меня ведь больше нет родителей.

И я начала плакать снова. Захра погладила меня по голове. И мне так хотелось, чтобы она сказала: «Моя маленькая, я — твоя мама. Я всегда буду защищать тебя».

Я даже на какой-то момент прекратила всхлипывать, чтобы не пропустить эту жизненно важную для меня фразу. Но не услышала ничего. Я лишь почувствовала, что она тоже плачет.

Успокоившись, она произнесла:

— Я позабочусь об этом.

Это было лучше, чем ничего.

— Я передам письмо учителю, — сказала она.

Затем она села за стол и прекрасными арабскими буквами написала прекрасное письмо, которое я не смогла прочитать, потому что была плохой ученицей. Письмо она положила в прекрасный конверт из тонкой бумаги, лизнула языком клеевой край конверта, запечатала его и положила в мой школьный ранец.

На следующий день я отдала письмо учителю. Он сидел на возвышении рядом с доской и жестом велел мне занять свое место. Учитель открыл письмо, бегло пробежал его, посмотрел на меня, опять немного почитал и снова посмотрел на меня.

Он ничего не сказал. Но с того дня он обращался со мной как с принцессой. Я до сих пор не знаю, что было написано в том письме, но мне известно одно: вдруг и школа, и учитель понравились мне, и в конце первого класса я стала самой лучшей ученицей.

Во время второго Рамадана в Джейре я, будучи уже школьницей, чувствовала себя настолько взрослой, что обязательно хотела соблюдать пост вместе с остальными. Все члены семьи Эль-Амим, за исключением меня, были совершеннолетними и руководствовались правилами соблюдения поста, изложенными в Коране. А они предписывают, что во время месяца поста каждый день от восхода до захода солнца нельзя принимать пищу, жевать резинку, курить, нельзя даже выпить глоток воды.

Лишь после захода солнца пост отменяется. Муэдзин запускает сирену на куполе мечети, и вой сирены раздается целую минуту. Я, когда была ребенком, всегда пыталась выть вместе с сиреной, но у меня не хватало дыхания. После этого улицы молниеносно пустеют. Все люди торопятся домой. Наконец-то можно поесть!

Сначала едят хариру — очень питательный суп из чечевицы, нута, мяса и риса. К нему подают спелые финики и шбакию — медовое печенье. Тот, кто этим не насытился, получит также м’семмен — тончайшие лепешки или блины с йогуртом. Затем все пьют кофе с молоком или традиционный марокканский чай с мятой, который идет на пользу телу и душе.

Еще задолго до восхода солнца с башни мечети раздается призыв муэдзина: «Аллаху акбар — Аллах велик, нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его! Идите на молитву! Молиться — лучше, чем спать. Аллаху акбар!»

После этого все взрослые встают, завтракают и молятся. Этот завтрак называется сохор и состоит чаще всего из того, что осталось после вчерашнего ужина.

Дети принимают участие в Рамадане лишь после того, как у них вырастают волосы на лобке. А до этого они не обязаны соблюдать пост.