Отраженный свет - [17]

Бедняге Рыжему не помогла бы на болоте никакая сноровка. Его точеные копытца вязнут в грунте так же безнадежно, как "шпильки" модницы в горячем асфальте. Рыжий, надрываясь, выдергивает ноги из грязи. После каждого рывка он снова и снова тонет и все же продолжает бессмысленные, изматывающие попытки.

Арарат, сделав три прыжка, решил, что с него хватит. Он обессиленно валится на бок, откидывает назад голову и закатывает глаза. По всему телу проходит предсмертная дрожь, и конь, дернувшись в последний раз и испустив последний вздох, затихает. Сдох. У Стасика чуть было не навернулись слезы. Загубили коня. Конечно, он и по хорошей-то дороге едва шел, пытался лечь через каждый километр, а здесь, по болоту... Эх, разве можно так безжалостно относиться к безответному животному.

— Нно же ты, гад... да нно же!

Но Арарат не делает ни единого движения. Вся его поза - немой укор: "Да сдох же я, неужели не видите, правда сдох... А вы меня еще лупите, бездушные вы люди..."

— Да брось ты, ну его ко всем чертям, все равно придется развьючивать...

Да, ничего не поделаешь. Сначала освободим коня от вьюков, а потом уже бросим последнюю горсть земли на его сиротливую могилку.

— Подкиньте мне, Иван Лексаныч, - подставляет плечо Женька под лошадиный вьюк.

— Ладно, не надо. Ты еще мало каши ел, чтобы такие тяжести таскать...

— Кто, я?! Да что мне этот вьюк, да я... - сразу вскакивает Женька. Он вцепляется в суму обеими руками и начинает пыхтеть, пытаясь самостоятельно взвалить ее на спину. Но это совсем уж невозможная вещь - поднять с земли лошадиный вьюк.

— Ну держись, если ты такой смелый.

Женька пружинисто приседает под грузом, потом слегка наклоняется вперед, пытаясь сделать первый шаг, но... Ноги его вязнут в грязи, и он сам растягивается рядом с Араратом, лишь перед самой землей успев сбросить суму через голову. Поднимается он на ноги так стремительно и с такой решимостью снова хватается за грязные ремни, что нам не остается ничего другого, как помочь ему. Вторая попытка успешнее.

Серега, чтобы не ударить лицом в грязь перед всеми, берется за второй вьюк. И только Стасик, тяжело вздохнув, не торопится подставлять спину. Куда ему... он умеет объективно оценивать свои силы. Другие могут, а ему... нет, ему не осилить...

— Давай-ка, Стасик, организуй чаек. Все равно коням надо дать отдохнуть. - И Стасик отправляется "организовывать" чай.

Скоро вьюки уже лежат на сухом месте, рядом приходят в себя развьюченные Тарапул и Рыжий, и только Арарат продолжает очень убедительно изображать труп посреди болота. Тарапул поглядывает на него через плечо, презрительно отставив нижнюю губу: "Дешевый трюк! Вот, бывало, у нас в артиллерии..."

— А может, он и вправду сдох? - сомневается Женька, он ведь в артиллерии еще не служил. - Не может же он притворяться так долго.

— Сдох? Кобылу бы ему сюда. Ожил бы сразу!

— Эге-ей, чай готов, - зовет Стасик.

— Пошли попьем чаю, - предлагает Иван Лексаныч. Он подбрасывает к самой морде Арарата охапку душистой травы. Но так, чтобы конь лежа не смог до нее дотянуться. - Пошли, он сам встанет.

На привале Иван Лексаныч, улучив момент, когда поблизости никого не было, спрашивает Стасика:

— И чего ты такой телок, все как бедный родственник. Очень уж ты скромно к работе подходишь. Вон посмотри на Женьку. За все берется, все у него в руках горит.

— Да ну, чего на него смотреть. Он сначала нахвалится, наврет с три короба, а потом, конечно, приходится делать, доказывать...

— Ну и ты наври, если попросту не можешь.

— Не-е, я не могу. - Стасик с иезуитской скромностью потупил очи долу.

— Ну-у, не можешь... - протянул Иван Лексаныч. - Ишь ты какой... положительный... Значит, если чего надо сделать, пускай Женька делает. А ты, если не уверен, то и не берешься, а то пообещаешь, а потом получится, что наврал... Ну давай, давай... Пускай отрицательные ворочают... а вы с Араратом посмотрите.

...Короткая чаевка, вьючка, и пора снова в путь. Перед самым отходом все принимаются не торопясь, вдумчиво переобуваться. Расправляются, как отутюженные, портянки, еще не утратившие веселенького рисунка, - у кого в полосочку, у кого крупными желтыми цветами на небесно-голубом фоне; складки материи укладываются на ноге тщательней, чем локоны на прическе... нога в сапоге... нет, не пойдет, что-то где-то жмет... попробуем еще раз. Переобувание - культ всех бродяг: и тщательность необходима, и последняя возможность продлить минуты отдыха.

Один Стасик сидит безучастный, как будто это его не касается.

— А ты чего? Лучше сейчас поправь портянки, а то ноги собьешь.

— Какие портянки? Нету у меня никаких портянок...

— Как это... нет? В чем же ты ходил до сих пор?

— Сначала в носках... А потом они у меня протерлись.

— Значит, протерлись? И сильно протерлись?

— Ну как то есть?.. Прилично... Выкинул я их позавчера...

— Ага, значит, позавчера... Ясно...

Стасик смущенно шмыгнул носом, хотел было вытереть его рукой, но вовремя спохватился и вытащил из кармана белоснежный носовой платок. Несложная манипуляция, отработанная до автоматизма, - и Стасиков нос снова привычно чист, как и всегда. Правда, сейчас это единственное чистое место на всей его физиономии. Платок с единственным грязным пятном аккуратно сложен вчетверо и убран туда, где и должен находиться платок у каждого культурного человека.