Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз - [53]

Стоит вам заговорить о волчице, как вы услышите ее вой, как метко написал господин Франсуа Мориак в последнем номере газеты «Юманите́ Диманш».

Мы ещё здесь (то есть не отошли от раздумий), как звучит голос Берты, самые нежные модуляции которого напоминают треск масла на сковороде.

— Куда это вы меня ведёте? Что это за место? Явно где-то над трюмом!

— Нет, — отвечает жизнерадостный голос матроса, — под ним!

Дверь открывается, и Берта, в звериной шкуре, растерзанная, бледная посреди грозы, вторгается в нашу камеру заключения. Растрёпанная, вся в кровоподтёках, одежда в клочья, она вламывается в наше обиталище, словно кабан, которого выгнали из логова, и он выскакивает на поляну, где устроили пикник служащие железной дороги в отпуске по болезни[47].

Она умолкает, смотрит вокруг себя, озирает нас мутным взором, подчеркнутым синяками с преобладанием сиреневого цвета, трясёт головкой (она бы не прочь) и, наконец, с трудом артикулирует:

— Это шутка или как?

— Увы, нет, — опускает её на землю Пинюш. — Нас поместили к эмигрантам, милая Берта.

Толстуха подгребает к Старику. Она воинственна как санкюлотка[48], вообще-то она такова и есть, ибо со своего места и даже без варифокального объектива я вижу её ляжки, как фото вашего будущего депутата на избирательном щите.

— Хотите, я вам скажу, — отрывается опасная бунтовщица. — У меня от всего этого уже полная задница!

Шеф делает игривый жест.

— По правде говоря, мадам, зная вас такой, какая вы есть, меня это не сильно удивляет.

Но женщина Берюрье невосприимчива к юмору, если он слишком приличный.

— Срать я хотела на ваш корабль! — продолжает Берта.

— Мадам, — продолжает Папа невозмутимо, — это не единственное желание, которое он вызывает.

— А ваш хрен из Компании — ещё тот гусь, если переселяет нас посреди ночи в эту крысиную дыру!

— Я допускаю, что он нарушает законы гостеприимства, — признаёт Патрон.

Предыдущие реплики были всего лишь прологом, кратким вступительным словом, маленькой словесной разминкой перед тем, как развязать язык. Теперь Слониха открывает поносные шлюзы на всю ширину, полностью!

Она вот-вот сорвётся в нервный припадок, как какой-нибудь бедняга с водосточного жёлоба. Она больше не может дышать этой гнилой атмосферой «Мердалора». Она считает, что этот корабль полон б…, что он погряз в распутстве, в оргиях, в грязном разврате. Берти чешет как по Шекспиру. Мечет громы и молнии, детонирует и неистовствует, словно зубодёрша. Её душит злость, глубинная, раздирающая, всепожирающая, жгучая. Куча б…, вот чем увита компания «Паксиф». Ни лавров, ни венца для «Мердалора»! Драма в двенадцати актах и пяти круизах!

Мы еле поспеваем за её драмой сквозь мутный поток, который льётся у неё изо рта. Приходится отделять одно от другого, намечать ориентиры, ставить указатели в её меандрах.

Ей пришлось снова сцепиться с рыжей, у которой она сняла грудь с обода. Та её контратаковала сзади в тот момент, когда Берти кромсала её лифтёр. Схватка беспощадная. Никто не остался в стороне. Потасовка началась среди зрителей. В большом салоне всё ещё продолжают лупцевать друг друга! Там наверху идёт ещё та молотиловка! Женщины, мужчины, персонал, музыканты! Драка как в вестерне! Бертианцы против Рыжих. Столкновение титанов! Ломают стулья о головы! Запускают бутылки в физиономии, гасят друг друга вёдрами из-под шампанского. У ударника из оркестра на кумполе большой барабан, и он никак не может снять его (барабан). Похоже, рояль с палкой перестал существовать. Всё, что от него осталось, это пучок струн и кучка клавиш на паркете вперемежку с зубами англичан.

Когда Берта вырвалась, увлекаемая сочувствующим метрдотелем в сторону туалета, пассажиры взялись за люстру. Они её использовали, как Тарзан пользовался нейлоновыми лианами в Уарнер-роще. Пришлось вызвать пожарных, и теперь the fire-men должны нарисоваться со своими брандспойтами, чтобы потушить бунт. Может, даже и этого будет мало, и им придётся прикинуться спецназовцами и забросать их слезоточивыми гранатами. Как бы то ни было, метрдотель умыл Берте лицо, прежде чем трахнуть её в туалете. Ибо на самом деле шеф-халдей был с отклонением. Он рассказал Берте, что драки между женщинами всегда вызывали в нём такое бурное желание, что нужно было удовлетворять его любой ценой, чтобы не случилось беды. Он даже не владеет собой, когда это случается, настоящее раздвоение личности, как считает Берта. Когда он идёт в кино и в фильме показывают женщин, которые таскают друг друга за волосы, бедняге надо срочно выйти. Надо срочно выпустить пар. Иногда он не успевает выйти и набрасывается на билетёрш. Однажды, представьте себе, в каком-то пригородном кинотеатре он вытащил птенчика из гнезда перед кассиршей, которой было за семьдесят! Несчастная не могла прийти в себя! Со времён Локарнского Пакта она не испытывала таких наскоков. Берта описывает во всех красках! Как она мужественно вернулась в салон после того, как выжала пингвина. Она пыталась найти Феликса, но того и след простыл, а вместе с ним и Берю. Без своих котов она сама не своя. Она поливает страшными угрозами! Требует, чтобы ей вернули её воинов, иначе она пробьёт ногами корпус «Мердалора» и потопит его.