Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз - [102]

Как только я вхожу в музыкальный салон, я сразу же наблюдаю сеанс дрессировки. И клоуны, и животные уже на месте. Два номера в одном! Комбинированный трюк.

На рояле стоит Пино с револьвером в руке, смешной и гротескный в позе гестаповца. За клавишами месье Феликс мечтательно играет грустные гаммы. А ещё повсеместно, заполняя собой всё пространство, все возможные объёмы, негодующий, многократный, увеличенный до невероятности: Толстяк. Главный на борту! Капитан! Гроза морей в натуральном виде! Правая рука Нептуна! Тритон-шеф! Берюрье, чтобы уже больше не перечислять! Носится от министра к Архимеду, от фальшивой Метиды к Раймону. Брызжет слюной! Харкает! Лает! Плюётся! Хватает ртом воздух! Заполняет евстахиевы трубы! Чёрный от гнева! Обезумевший от желания! Решительный! Лютый! Неотступный! Могучий! Опустошительный! Истеричный! Облагороженный катаклизмом, который в нём бушует. Берю в муках Познания!

При моём появлении (скромном) он держит в подвешенном состоянии чернокожего мойщика посуды, ухватив его за отвороты белой куртки, и тащит без особого стеснения от полотна Самюэля Гландоша к лакированной картинке Фузи Така.

— Так, значит, ты был хахалем министерши, а, кучерявый? И ты сел на корабль ради неё?

Он подваливает к министру, не отпуская жертву.

— Вы слышали, ваше превосходительство? То, что он говорит, это неправильно! Он пялил вашу старуху вместо того, чтобы подметать вашу улицу.

— Не он один, — отвечает философски знатный собеседник.

— И это всё, что вы можете сказать? — ворчит Бугай. — Послушайте, министр, то, что вашу законную похитили, вас, похоже, устраивает! С тех пор, как она исчезла, вы млеете от удовольствия. Мы наведём ясность, обещаю. Потому что в качестве капитана я сожалею, но на моём борту никаких министров! Твоя мошна, да я ею подтираюсь, товарищ. И если тебе надо будет начистить табло, мы его начистим, поверь…

— И он это сделает! Он это сделает! — хлопает в ладоши их довольное превосходительство.

Узрев меня, Берю немного увлекается.

— Ты нашёл Камиллу, Сан-А?

— Да, и у меня с ней даже состоялся интересный раз-

— И ты не привёл её? — негодует Пухлый. — Тащи её сюда, дела делаются здесь!

О нет… Номер Александра-Бенуа, это забавно, но когда он затягивается, то становится невыносимым.

— Послушайте, капитан, — бросаю я ему, — вы начинаете давить мне на простату.

Я делаю знак Раймону и его помощнику.

— Следуйте за мной, оба!

— Куда ты их тащишь? — беспокоится Берю, смягчив тон.

— На лыжную прогулку, проветриться!

Я не знаю, заметили ли вы: неверные жёны чувствуют свою вину только за те измены, о которых знают их мужья. Остальные свои грехи они прощают себе с лёгкостью, которую обнаружил Наполеон в день своего коронования, когда сам себе поставил на кумпол имперскую корону.

Аналогичный номер с подозреваемыми. Они чувствуют себя совершенно невиновными, если их не смогут убедить в обратном.

Эта многословная преамбула (должен же и я делать литературу!), она для того, чтобы вы знали, что ни Раймон, ни Метида (после некоторых уточнений оказалось, что её зовут Людовиком Прандю) не собираются раскалываться. Первый заявляет, что он вообще ничего не знает и не понимает, как Старик и Анн оказались в сауне, а Метида говорит, что если она меня сняла на арене, будучи в женском обличье, то лишь потому, что я в её вкусе и что плоть слаба.

Мы находимся в каюте Старика «Цветок Франции», и я их сюда привёл с умыслом, вы сейчас поймёте, если свинки не съедят меня по дороге.

В который раз я спрашиваю Раймона, что у него были за макли с «Марсом» после того, как они вернулись на борт. Натирщик ляжек твердит одно и то же. У него были назначены массажи, и он занялся работой сразу. Анн сказал, что он пошёл переодеться в свою каюту. Раймон его увидел, только когда мы взломали дверь их крематория. Ничего не видели, ничего не слышали! Я могу спросить, советует он, у его клиентки, ей как раз можно верить, поскольку речь идёт о жене нового капитана. Был шторм! Страшный грохот, светопреставление. Старик и Анн кричали, но никто не обратил на их крики внимания.

— О’кей, — шепчу я, — ждите меня здесь, я сейчас вернусь, мне нужно кое-что проверить.

Я уверен, что два-три человека из шестнадцати миллионов читателей[107] поняли, что, выйдя из каюты «Цветок Франции», я захожу в каюту «Утренняя заря», где включаю систему связи между той и другой.

Поступая таким образом, мои милые, я надеюсь получить положительный результат. Поймите меня правильно. Или наши два котика знают об особенности этих кают и тогда они заткнутся, что будет означать, что Абей с ними заодно, или же они ничего не знают и, думая, что остались одни, будут разговаривать открыто, что может подсветить мой млечный путь, you see?

Я слушаю всеми своими жадными ушами.

Голос Метиды:

— Имей в виду, он ничего не знает! Я в этом убедилась! Если он прикидывается, что он в курсе, пусть он говорит, а ты всё отрицай.

Голос Раймона:

— И потом, мы же ничего плохого не сделали?

Голос Метиды, с некоторой язвительностью:

— Наоборот, Раймон! Наоборот!

Пауза… Я обдумываю предыдущие реплики. Пытаюсь отыскать светлую дорожку сквозь этот туман. Это не просто, и всё же край завесы приподнялся, как сказал бы Старик (бедный обезвоженный босс).