От чудища избавишь, Елисава,
Родной Гевал в грядущую ты ночь!
Пройдут года — но будет помнить мир
Твой светлый подвиг; Град тебя восславит:
И гордый Царь, что справедливо правит,
И люд простой — священным пеньем лир!..
Мужайся, Дева! Прочь тоску гони, —
Ведь то не гибель — верный шаг к бессмертью!
Взывай к богов святому милосердью
И погибай спокойно, как они!» —
Промолвил Жрец с фальшивою заботой.
Так пафосно, что сразу видно — врал.
И, пыльною сверкая позолотой,
Царевну вдруг порывисто обнял
И отошел. Та очи опустила
И, примирившись, руки подала
Прислужникам. Те скрипнули насилу
Громадными цепями и дела
Стальными завершили кандалами.
Закатное уж заплескалось пламя,
Скалистый заливая пейзаж…
«Прощай, Царевна! Благодетель наш…» —
Печально деве говорили люди
И, подходя поочередно к ней,
Касались скорбно золота перстней
Губами. Кто-то — дьявольских орудий,
Сковавших прочно с юностью цветка
Твердыню камня. «До свиданья, друг…»
И их воздетых в миг прощанья рук
Ее касалась ласково рука…
Над крышами струился дух жасмина
И сладкий шепот южных городов.
В закатный миг обнявши, точно сына,
Гевал притихший, в зелени садов
Светило спешно промелькнуло. Вскоре
Прохлады ночь набросила чадру
И звезды по небесному ковру
Засеребрились, оживленно споря.
В ту пору остывания земли
В домишке скромном на краю Гевала
Сестра и брат, каких в миру немало,
Смеясь, нехитрый ужин свой вели.
Лепешки — две, изюму на двоих,
Да чуть вина припасено у них —
Роскошный пир!.. Бренчал струнамми братец,
А девушка, пестря подолом платьиц,
Кружилась под мелодию его —
Смеющегося друга своего.
То, руки поднимая, проплывала,
По кругу шла — то на поклон вставала,
А юноша все на сестру глядел
Да в звуках систра вдохновенно пел.
Лилась потоком музыка живая —
Прозрачным, шумным, радостным…
Как вдруг
Ее почти совсем перекрывая,
Ударил в дверь нетерпеливый стук.
В недоуменье тотчас смолкли оба:
«Ты ждешь кого-то, милая сестра?» —
«А ты мой брат?» —
«Ничуть! Не помню, чтобы
Я звал гостей иль нынче, иль вчера!..»
И снова стук.
«Откроем же, сестрица?
К чему гостей непрошенных страшиться?..»
Засов глухой заскрежетал на миг…
«Да кто же там?..» —
«Не бойся! К нам старик
Зашел под вечер нынче на пирушку!..
Сестра, не мешкай! Доставай же кружку,
Пусть выпьет с нами наш почтенный гость!..»
В дверях, сутуло опершись на трость,
И впрямь стоял паломник престарелый,
К полуночи к ним заглянувший в дом.
Светил он бородою поседелой
И улыбался сморщенным лицом.
«Неловко, право, нынче стало мне,
Представил лишь недавнее мгновенье:
Ломился в дверь, маячил я в окне,
Пугая вас, как жуткое виденье.
Вы не держите на меня обиды!
Я странник. Путник из чужих земель…
Чудесные сады Семирамиды
Ей-богу, видел! Теплую постель
Они не раз в ночи мне заменяли…
Купался я в разливах буйных рек,
Теперь же путь веду в иные дали.
Паломник я!.. Но добреду едва ли,
Коль скоро старцу не найти ночлег.
Да что постель? Коль впору нынче мне бы
Добыть хотелось лишь краюшку хлеба,
Чтоб с голоду не помереть в пути
Уставшему, иссохшему от зноя…» —
«Скорее, брат! Накрыла стол давно я,
Пора б и вам уж к трапезе идти!..» —
Раздался голос девушки призывный.
И, приобняв за плечи старика,
Веселый брат, неловкого пока,
Его повел в свой дом — простой и дивный.
И снова льется музыка рекой!
И снова пир — хоть скромный, но веселый.
Пусть не ломится стол от яств — какой,
Какой же прок от сломленного стола?
Лепешки две теперь уж на троих.
Сестра, свою сломав до середины
На два куска, тотчас один из них
Паломнику дала: «Я чту седины!..
Держи — а мне довольно половины».
Девице братец тотчас подал знак:
«Да я и сам-то голоден не так
Уж сильно… Странник! Покорись веселью!
Наш ужин беден — но отнюдь не плох.
Был долгим путь, что дальше — знает Бог.
Поможем нынче хлебом!» —
«И постелью, —
Сестра добавила, — ведь место в доме есть…
Переночуй — а утром вновь в дорогу!»
И встав из-за убогого стола,
Она молитву звонко вознесла
Всесильному и истинному Богу.
«Что ваш сегодня знаменует пир?
Дорогою я слышал звуки песен
Из этих окон… Праздник ваш чудесен
Поистине. Но чем столь счастлив мир?» —
Спросил старик, макая хлеб в вино.
Хоть было небо южное черно
За окнами, искриться темень стала
Внезапно синей глубиной опала.
В ответ промолвил, улыбнувшись, брат:
«О, милый странник! Этот день — великий.
Не удивлюсь, коль и у Райских Врат
Мерцают счастьем ангельские лики
И звездные на них играют блики, —
Свободным нынче стал наш чудный град!..» —
«Ах, слышал я о сонме ваших бед!..
Повсюду все кому не лень судачат:
Что якобы Гевал от горя плачет,
Да не слезами — детской кровью!.. Нет
Ему спасенья… Разве помогла
Царевны гибель — мученицы юной?..
Ужели кара в пекло снизошла,
Предсказанная судьбоносной руной,
Что в небесах чертил Верховный Бог?
Скажите, где могиле Елисавы
Благоговенно, а не для забавы
Я поклониться б со слезами смог?»
Сестра дала паломнику ответ:
«Почтенный друг! Ведь нет богов верховных!..
Есть Бог — един. А прочих, суесловных,
Не знает наш обетованный свет…
То истина! А что до Елисавы —
К чему к ее гробнице припадать,
Коль будет на рассвете собирать
В саду своем дворцовом нынче травы?..
Уж дома дева. Хоть и впрямь близка
