Оно горело дьявольски впотьмах
Той самой ночью. Диоклейский царь
[6]Взложил тогда ладони на алтарь,
Сошедши с императорского трона:
Молитву до вниманья Аполлона
Он донести стремился, как и встарь.
Диокл был свитой верной окружен —
Горели златом тоги этой свиты:
Сановники, магистры и комиты
К своим богам явились на поклон;
Царица стройная в алеющих шелках
Стояла подле властного супруга,
И отблески пылающего круга
В ее цвели опущенных глазах.
Царь обращался к идолу глухому,
Красе порочной вознося хвалу —
Плясали искры на резном полу
Подобно водопаду огневому,
И тишину хранил безмолвный люд,
Внимая гласу своего владыки…
На действие, устроенное тут,
Со скорбною решимостью на лике
Глядел высокий юноша. В тени
Колонны древней он стоял незримо
Для богомольцев, устремлявших мимо
Него свой взор: не чаяли они
Узреть меж статуй мраморных богов
Нашедшего в тюрьме предсмертный кров
И пытками лишенного сознанья
Героя прежних, доблестных времен —
Трибуном царским был когда-то он,
В служенье видя высшее призванье —
На поле брани мужеству его
Достойные дивились супостаты,
И чтили все имперские солдаты
Младого командира своего.
Но жизнь была в то время непроста:
Диоклов гнев вскипел, не зная меры,
Когда народ дурную предал веру,
Признав святую истину Христа.
По всей стране людской катился стон —
Костры пылали жаром царской злобы,
И всюду мученические робы
Сулили вечный праведникам сон…
Георгий был еще годами юн,
Однако славы храбростью достоин:
С отрочества непобедимый воин
В Христа душою веровал трибун.
Рожденный жить роскошно и богато,
Свое раздал наследственное злато
Он страждущим и нищим, и больным.
И вот, сановник доблестный когда-то,
За доброту, проявленную к ним,
Попал в немилость царскую Георгий —
Языческих не принимая оргий
И отвергая дьявольских богов,
Свой принял жребий мученик Христов.
Пылала в храме грешная заря —
Свершив обряд безмолвного поклона,
Народ воспел молитвой Аполлона,
Предав хуле Небесного Царя.
Заслышав злом пропитанные речи,
Георгий мысли обратил к Христу —
Покинул теневую темноту
И в храм вошел, свои расправив плечи.
Раздался грохот — твердый его шаг
Прервал Диокла долгое моленье —
В глазах людских забрезжило волненье
И побледнел как смерть придворный Маг.
Свой взор к пришельцу обратив порывом,
В смятенье Царь внезапно замолчал,
И на лице молитвенно-счастливом
Звериный гнев пожаром запылал:
«Как смел ступить ты во святые стены,
Не устыдясь дурной своей измены?!
Ведь другом верным был ты прежде мне!
Презренный! Меры нет твоей вине!» —
«Предать богов! О, светлый Аполлон!» —
«В Христа поверить! Распрощаться с саном!» —
«Раздать именье беднякам поганым!..» —
Диоклу вторил люд со всех сторон.
«И как сумел — поведай, не молчи! —
Ты честного избегнуть наказанья?
Обманом ли — иль силой заклинанья
Тобой убиты были палачи?!
Сейчас кинжал развяжет твой язык!..»
Трибун пред гневом не взробел царевым
И тихо на его вороний крик
Своим ответил нерушимым словом:
«Убиты?.. Царь! Судьба твоя одна —
Тонуть в пучине лживого сомненья,
Коль скоро в силе божьего явленья
Ты зришь деянье злого колдуна!
То был Христос — под пыткою твоей
К нему тянул я, умирая, руки,
И Ангел светлый от напрасной муки
Меня избавил волею своей!..» —
«Какая ложь!..» —
«Владыка! Он не лжет!..»
Вдруг расступился суетный народ
И показалась женщина седая,
Едва дыша, ступившая вперед.
«Он правду молвит — видела сама я:
Над площадью заполыхало пламя
И воздух неземными голосами
Наполнила сгустившаяся тьма,
И мученику раны залечила…
Клянусь, Владыка! Так и вправду было!..»
Не ожидавший новостей таких,
Воззрился Царь на подданных своих,
Но не нашел он прежнего почтенья
Во взглядах изменившихся людских.
«Позволь, старуха! А мои солдаты —
Куда же подевались палачи?..» —
«Узрев огни пресветлые в ночи,
Они бежали, ужасом объяты!»
Раздался хохот. Удивленный вздох
Повис в тиши языческого храма,
И кое-кто в лицо Владыке прямо
Промолвил: «Славен христианский бог!»
И Александра, гордая царица,
Кумиру не желавшая молиться,
Воззрилась на безмолвного царя,
Ни слова вслух ему не говоря.
Затем, сложив улыбкою уста,
На страстотерпца храброго взглянула
И вдруг рукой порывисто взмахнула,
Явив толпе знамение креста.
Внезапною изменою супруги
Сраженный, будто кованым клинком,
Ударил император кулаком
По алтарю, священные заслуги
Его забыв в порыве гневном том.
«Будь трижды проклят ваш злосчастный маг!
Христос, безумьем дерзким порожденный,
Нелепый демон, римской чести враг,
На небеса лгунами вознесенный!
Повсюду он в народные умы
Проник, как спрут, как черная зараза,
Лишив народ очей в стенах тюрьмы,
А может, — и единственного глаза!..
И нет управы на еретиков —
Их не страшит огонь предсмертной боли…
Я жег костры, пускал прилюдно кровь —
Но все они своей довольны долей,
В ней видя подвиг праведный Христов!..
Что ж делать нам? Поведай, Анатолий!..
Быть может ты, храбрец Протелеон,
Поможешь мне иль делом, иль советом?..»
Горячим исступленьем утомлен,
Правитель смолк — был странно жалок он:
Отчаянье сквозило в гневе этом.
Но главные сановники тирана
Стояли подле жаркого огня,
Трагичное безмолвие храня,
Лишь страстотерпца озирая раны.
Был бледен Анатолий, но горел
Бессильной злобой взгляд его мятежный:
Пред ним узор затейливый алел
