Отныне и вовек - [22]

— Но вообще-то… — начал Смолл, слегка досадуя на приятелей, — он безобидный. Ты с ним поладишь, Джонс.

— Точно? — спросил я.

Рэдли сказал:

— Вам пора. Мы еще встретимся. Идите познакомьтесь со своим соседом-пауком. Удачи.

Я залпом выпил все, что еще оставалось в стакане. Потом отвернулся, зажмурился и про себя фыркнул: «Удачи!» Как же, жди.

Нажав на кнопку около двери, мгновенно скользнувшей вбок, я прошел по тускло освещенному коридору до кубрика с номером «девять». Стоило мне коснуться панели идентификации, как дверь плавно ушла в сторону.

Нет, подожди, сказал я себе. В таком состоянии лучше не входить. Посмотри на себя. Господи, даже руки трясутся.

Так я и стоял, не двигаясь. В кубрике — сомнений не было — ждал мой сосед по комнате, я не сомневался. Выходец из далекой галактики, паук-исполин, если верить слухам. Черт возьми, подумал я, давай заходи.

Сделав три шага внутрь комнаты, я замер.

Потому что в дальнем углу разглядел огромную тень. Что-то там было, но непонятно где.

— Не может быть, — прошептал я себе. — Не может быть, что это…

— Паук, — подсказало нечто шепотом из другого конца отсека.

Гигантская тень дрогнула.

Я попятился к порогу.

— А тем более, — шепот продолжился, — тень от паука? Конечно нет. Стоять!

Я замер, подчинившись приказу, и смотрел во все глаза: свет в комнате становился ярче, тень растворялась, а передо мной возникало нечто огромно-бесформенное, громада в семь футов ростом, весьма причудливого зеленоватого оттенка.

— Ну вот, — опять донесся шепот.

Я постарался придать своему голосу побольше уверенности:

— Можно кое-что сказать?

— Что угодно, — продолжался шепот.

— Как-то раз, — начал я, — довелось мне увидеть статую Давида работы Микеланджело. Как выяснилось, она гораздо больше человеческого роста. Обошел ее кругом.

— Ну?

— Мне кажется, габаритами ты не уступаешь этой знаменитой скульптуре.

Я приблизился и начал обходить неподвижную массу. Меня все еще била дрожь.

Тень продолжала таять, и постепенно фигура стала обрисовываться более отчетливо.

— Квелл, — опять донесся шепот. — Так меня зовут. Я проделал долгий путь, без малого десять миллионов миль и пять световых лет. Если судить по твоим пропорциям, ваш творец еще не вполне проснулся и за этим миром присматривает разве что вполглаза. Вот у нас, можно сказать, бог вскочил на ноги с первым криком рождения мира, потому и наделил нас таким ростом.

Существо приосанилось и вытянулось еще больше.

Вглядевшись в его лицо, я выдавил:

— Ты… у тебя почти не заметно движения губ.

Исполин по имени Квелл ответствовал:

— Но движение мыслей у нас с тобой почти одинаково. Вот признайся, Джек, — продолжил он, — руки-то чешутся убить великана?

— Как это… — запнулся я.

— У тебя в мыслях вижу бобовый стебель.[18]

— Дьявольщина! — вырвалось у меня. — Ты прости, — продолжал я. — Никогда прежде не общался с телепатами.

— Не имей привычки взывать к нечистому, — сказал мой сосед по комнате. — Еще раз: меня зовут Квелл. А тебя?

— Сам знаешь, — ответил я. — Ты же читаешь мысли.

— Да это я так, из вежливости, — ответил Квелл. — Делаю вид, будто ни сном ни духом.

Чудище склонилось, и в мою сторону поползло щупальце. Я протянул руку, и мы дотронулись друг до друга.

— Измаил Ханникат Джонс, — представился я.

— Ну что ж, — отозвался Квелл, — это имя проделало долгий путь из вашей Библии в нынешний космический век.

— Напоминает путь, проделанный тобою, — заметил я.

— Как-никак пять световых лет. Целых пять лет я пролежал в глубокой заморозке — холодный, как смерть. Коротал времечко во сне. Так приятно снова бодрствовать. Считаешь, я жутковат?

— Конечно нет, — ответил я.

— Конечно да, — откликнулся Квелл и вроде бы хохотнул. — Мыслишка вылетела — я поймал. Тебе от этого как пить дать жутковато. И еще ты, наверное, думаешь, что у меня слишком много глаз и ушей, а пальцев и того больше, кожа болотная — это уж точно жутковато. А я вот смотрю на тебя и вижу: каких-то два глаза, пара крохотных ушей, всего лишь две руки и на каждой пять хлипких пальчиков. Так что каждый из нас, если приглядеться, по-своему смешон. И оба в конечном счете… простые смертные.

— Да, — согласился я, увидев в его словах истину. — Это точно: простые смертные.

Квелла, видимо, пробило на юмор, и он продолжил:

— А теперь выбирай, Измаил: либо я перемелю твои кости на муку, либо будем дружить.

Я вздрогнул и приготовился к бегству, но, поймав себя на этом, рассмеялся и сказал:

— Сдается мне, лучше нам дружить.

И Квелл повторил:

— Дружить.

* * *

Выйдя из отсека, мы отправились на разведку — посмотреть, что творится на нижних этажах этой огромной академии.

На фоне диодных огоньков выделялись силуэты философствующих роботов; когда мы проходили мимо, они сидели и беседовали на древних языках.

— Платон, — узнал я. — Аристотель. — И обратился к ним: — Посмотрите на нас. Что вы видите?

И робот Платон сказал так:

— Двоих ужасных и великолепных, уродливых и прекрасных детей природы.

— А что есть природа? — спросил Квелл.

Ему ответил Сократ, фонтанирующий искрами:

— Любование бога диковинными чудесами живой плоти.

И тут Аристотель, странный маленький робот из пластика, заключил: