Дальнейший путь прошел в ничего не значащих разговорах. По приезде Колчака куда-то увели свитские генералы, а Анненков, немного послонявшись по парку и до одури надышавшись терпким кипарисовым духом, уже хотел идти искать царя, как из-за поворота выскочила Ольга в пышном голубом платье с легкими кружевами, обрамлявшими плечи и вырез на груди.
– Атаман! – произнесла она сердито и топнула ножкой, одетой в туфельку. – Я ищу вас везде, а вы!!!
– Ваше высочество, – Борис учтиво поклонился. – Мне никто ничего не сказал, и я решил, что обо мне забыли. Ну и вот, не мог отказать себе в удовольствии погулять по этому кусочку рая.
– Я прощаю, но только с условием, что ты расскажешь мне о Ковенском деле.
Анненков хмыкнул про себя: Ольга уже несколько месяцев настойчиво требовала «подробностей» этой операции. И он подозревал, что Ольга желает либо романтики, либо каких-то деталей пикантного характера. Борис вздохнул: ни романтики, ни «клубнички» в войне не существует, но стоит ли рассказывать об этом хорошей и доброй девчонке?
– А надо ли? – Борис пошёл по дорожке, увлекая за собой Ольгу. – Поверь на слово, нет там ничего особо интересного. Кровь, грязь, пот и ещё вот ненависть и страх. Такой маленький ад. Да и вся война такая.
– А вы боялись… там? – Девушка подняла взгляд, и Анненков поразился тому, насколько лучистыми были у неё глаза.
– Конечно… – Он кивнул. – Страх – это естественная реакция организма. Страх мобилизует, подстёгивает, заставляет работать на износ. Только нужно уметь держать свой страх в узде и не позволять ему командовать собой.
Ольга уже открыла рот, чтобы что-то спросить, но помедлила и совсем тихо произнесла:
– А что страшнее страха?
– Бессилие, – Анненков улыбнулся. – Невозможность переломить ход событий, ведущих в пропасть.
– И тогда что? – Девушка остановилась и оказалась совсем близко от Бориса, глядя на него снизу вверх, из-под обреза маленькой шляпки.
– И тогда остаётся уповать лишь на Творца… – Анненков развел руками, сдержав порыв обнять её, такую хрупкую и беззащитную. – На Творца и еще на то, что тебя ждут… – Он помолчал и вдруг начал негромко читать:
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет
[108].
Ольга слушала, прикрыв рот перчаткой. Когда Борис дошел до слов «Пусть поверят сын и мать в то, что нет меня», цесаревна вздрогнула, а из глаз покатились слезинки. А он все продолжал и продолжал тихим, проникновенным голосом:
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, —
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
Она вскрикнула и прижалась к нему, вцепившись руками в плечи с такой силой, что чуть не сорвала с них погоны.
– Я тебя буду ждать! Ждать, всегда ждать! Я ни за кого не выйду замуж! Я только с тобой! – исступлённо шептала она. – Только ты вернись! Ты возвращайся, родной!..
Трудно сказать, на что рассчитывал Генеральный штаб, решив замаскировать Босфорскую операцию под большие манёвры Черноморского флота. Кто бы поверил в такие маневры в самый разгар войны? Но, тем не менее, решение принято и его надо выполнять. С целью поддержать дезинформацию приехал Николай с семьёй, якобы посмотреть на манёвры, и даже были приглашены некоторые послы иностранных держав. Впрочем, флот маневрировал и бесцельно жёг порох недолго, а удалившись от берегов, ночью совершил бросок к турецкому берегу.
Главные силы флота сосредоточили свои усилия на бомбардировке фортов Килия, Сары-Таш на европейском берегу, Эльмас и Филь-Буруну – на азиатском. Дредноуты «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина Великая», старые линкоры – «Евстафий», «Иоанн Златоуст», «Пантелеймон», «Три святителя» и «Ростислав» раз за разом обрушивали фугасную крупнокалиберную смерть на батареи, земляные закрытия и пороховые погреба, корежа орудия и станки, убивая и калеча прислугу.
Вокруг колонны линкоров, словно овчарки вокруг стада, носились эсминцы, а чуть в стороне, словно пастух с трубкой, дымил крейсер «Кагул». Но самым страшным для турок был не обстрел – не в первый раз, в конце концов. Там, вдали, за строем боевых кораблей маячили силуэты транспортов. И это могло означать только одно: ДЕСАНТ!!!
В Стамбул летели истерические доклады от комендантов фортов, в которых сообщали не только об обстреле, но уже и о высадке, и о численности десанта, а самые отважные – даже о боях с высадившимися русскими полками. Но так как эти доклады шли как с европейского, так и с азиатского берегов, то главнокомандующий турецкой армии Энвер-паша[109] так и не смог понять: где все-таки высаживаются русские и куда слать подкрепления?
А тем временем Георгиевская штурмовая начала высадку нахально, без артобстрела берега, на пляжах рыбацкого селения под названием Агачлы, что в тридцати километрах от столицы.
Единственная неполная рота аскеров попробовала, было, занять позиции на берегу, но тут с моря загрохотали орудия крейсеров «Память Меркурия» и «Прут», и турки предпочли бросить оружие и разбежаться.
