Отморозки: Другим путем - [67]
Анненков величественно кивнул, пожелав также го-сотерн[94] для дамы и коньяку для себя.
– Как вы, однако, быстро адаптировались в этом мире, – Александра посмотрела на генерала с нескрываемым удивлением. – А меня все эти «извольте-с, попрошу-с» смущают до невозможности… – Она тихо засмеялась приятным серебряным смехом. – Всё время ощущение, что нахожусь на сцене и скоро опустят занавес, а мы разойдёмся по домам.
– К сожалению, нет, – Борис вздохнул. – На сцене предстоит кровавый спектакль, и сцена эта – у нас дома. Впереди семнадцатый год, революция и все сопутствующие мероприятия. Ещё не передумала насчёт отъезда?
– Нет, наверное… Точно – нет! – Саша очень серьезно посмотрела собеседнику в глаза. – Глеб мне очень много объяснил, а ты – ты больше просто показываешь… – Она вдруг заговорила горячо и несколько бессвязно: —Теперь, когда я точно знаю, что смерти нет, уехать… А вас – единственных людей, которые мне здесь… вы ближе, чем братья, чем родители, чем муж… мужья… И вы в какую-нибудь дыру в Австралии меня не засунете… Вас тут будут убивать, а я – живот на пляже загорать?.. Я… – Она поплотнее, на грани приличия, прижалась к боку Анненкова и с силой руками повернула его лицо к себе. – Я, конечно, не образец добродетели, но сволочью никогда не была! Я жить не смогу, если буду все время думать, что кто-то из вас в это время лежит с пулей в животе или с осколком в голове… И я – с вами, хоть вы тут сталинизм устанавливайте, хоть Северную Корею делайте! Вот!
То, что Александра не была «образцом добродетели», друзья уже выяснили. На другой день после эпохального рассуждения о нравственности медичек, Александра собрала обоих и в ультимативной форме потребовала «перестать меряться письками».
«Как вы не понимаете, что дороги мне оба. И устраивать всякие страсти из-за местных предрассудков я не собираюсь».
Так и повелось, что они встречались с Александрой по очереди.
Сегодня полковник Львов сидел над очередным докладом для Ставки Главковерха, и Анненков с Сашей уехали без него.
– Кстати о театре, – Борис с улыбкой посмотрел на Сашу. – Можем взять билеты на какой-нибудь спектакль. Например, Шаляпина послушать…
– А я бы с удовольствием послушала джаз, – она вздохнула. – Только вот где его в этом Петербурге взять?
– Да, вероятно, пока негде, – Борис кивнул. – Но вот лет через десять – пятнадцать запросто. Тогда, может, после ресторана прокатимся на санях по Неве? Можем аж до самого Шлиссельбурга прокатить…
– Боря, не нужно меня развлекать, – Александра улыбнулась. – Я действительно взрослая девочка, несмотря ни на что. Мне просто хорошо вот так гулять под руку, сидеть в ресторане, заходить в магазин и чувствовать себя безопасно, словно в бункере. Мне этого сильно не хватает. Всё вокруг чужое, несмотря, что вроде как своё, родное, но сто лет – всё-таки срок.
В этот момент официанты принесли заказ. Сашенька с сомнением посмотрела на вилочки, лопаточки, тарелки, в которых лежало что-то совершенно незнакомое, и шепнула Анненкову:
– Слушай, я про такие блюда не то, что не слышала, а даже и не подозревала, что они могут существовать. Как это есть-то?
– Ртом, – так же тихо отозвался генерал и рискнул ткнуть ложечку в какое-то странное месиво. – Слушай, а вкусно, – похвалил он, прожевав, и скомандовал: – Навались!
Глаза Бориса, с теплотой смотревшие на Александру, вдруг вильнули куда-то в сторону и заледенели. Левая рука его, внезапно ставшая жёсткой и такой же подвижной, словно манипулятор промышленного робота, сдвинула Сашу чуть в сторону, а правая скинула клапан с кобуры.
– Господин генерал, ваше превосходительство! – мужчина в темном костюме и щегольском белом галстуке подходил к их столу, радостно улыбаясь и размахивая руками. Он повернулся в зал и закричал: – Господа, здесь находится сам генерал Анненков, победитель тевтонских захватчиков! Шампанского герою!
Оркестр, который до этого тихонько наигрывал что-то лирическое, врезал «Гром победы раздавайся…»[95], и в зал вплыла целая процессия, несущая на огромном серебряном подносе бутылку таких чудовищных размеров, что Анненков свободно мог бы в ней утопиться. Ото всех столов поднимались мужчины и женщины, приветственно вознося бокалы. Не любивший французской кислятины, Борис Владимирович выматерился про себя, но с улыбкой принял бокал.
После того как вино было выпито, господин в строгом костюме слегка поклонился:
– Разрешите отрекомендоваться: Дорошевич Влас[96], – на стол легла визитная карточка на муаровой бумаге. – Газета «Русское слово». Не соблаговолите ли ответить буквально на пару вопросов?
– Знаете, Дорошевич, – раздался мягкий, вежливый голос. – Вы как-то обижались на слово «репортеришка», но сами сейчас ведете себя именно так, что подпадаете под это неприятное, но верное определение.
Анненков огляделся, чувствуя себя попавшим в капкан зверем. К нему подходил благообразный господин, чем-то похожий на Чехова, а следом за ним толпились еще какие-то странные личности. На вид опасности от них не намечалось, но было в них что-то хищное, шакалье.
Благообразный тем временем подошел, поклонился и представился:
