– Должно быть, ему сообщили, что он – в тягости, – пошутил генерал-адъютант Татищев[71], намекая на приятно округлую фигуру связиста.
– А это, вероятно, рецепт, – засмеялся Николай, указывая на бумагу.
Все дружно подхватили смех, но тут связист все же опомнился, вытянулся во фрунт и доложил:
– Ваше императорское величество! Только что получена телеграмма от командующего второй армией генерала Смирнова[72]! На его участке из германских тылов прорвались наши войска, численностью до бригады! Вместе с ними вышел какой-то бронепоезд! Командовал этими войсками есаул Анненков! Они больше месяца совершали рейд по тылам противника и нанесли ему ряд поражений!
«Вот и она – радость, – разочарованно подумал Николай. – Хотя, конечно, неплохо, что этот есаул вывел столько войск, да еще и бронепоезд у немцев захватил. Нужно наградить и его, и прочих отличившихся. И, наверное, нужно сделать это лично…»
– Но самое поразительное, ваше величество… – полненький подполковник снова задохнулся, – эти войска доставили множество трофеев и троих пленников!
– Только троих? – удивленно спросил Эверт. – И об этом стоило сообщать отдельно?
«Да уж, три тысячи были бы намного лучше», – усмехнулся император про себя.
– Но зато, каких пленников! – отдышался начальник связи. – Это генералы Гинденбург, Людендорф и Эйхгорн!
Вот тут и штаб, и свита словно бы взорвались гулом, вопросами и восторгами. Татищев наклонился к монаршьему уху и негромко произнес:
– Вот, государь, и причина паники у германцев.
Уничтожены штабы армии и фронта…
«Ай да старец, ай да пророчец! – восхитился Николай. – Не обманул. Радость, да еще какая!»
А вслух приказал:
– Я хочу видеть и героев, и их пленников! – Ему стало вдруг удивительно легко и уверенно, и он продолжил: – Немедленно! Мы немедленно едем к ним! Автомобиль мне!
Штабные и свитские опешили. Вот уж чего России точно не нужно, так императора, попавшего в плен!
– Ваше императорское величество – откашлялся Эверт. – А не лучше ли дождаться их здесь. Смирнову мы сейчас же прикажем организовать их отправку в Минск, и уже к утру они будут здесь…
– Ну что же, к утру – так к утру, – легко согласился Николай. – Тогда прикажите пока подать шампанского!
На станции Радошковичи начиналось настоящее светопреставление. Генерал Смирнов, получивший приказ от Эверта подготовить и направить вышедших из окружения героев в Минск на встречу с государем императором, велел своим подчиненным проверить: готовы ли герои к такому торжественному моменту? Может, у кого-то ремень потерся или гимнастерка как-то криво подшита? А то ведь, не дай боже, у кого-нибудь из особо нерадивых нижних чинов сапоги порыжели?! И в таком виде – к императору?!! К самодержцу?!! Нет, сие решительно недопустимо! Плохое обмундирование заменить, и немедля, а еще – доставить две или три бочки ваксы, смотря по потребности…
Ответ, полученный Смирновым, произвел на Владимира Васильевича действие, сравнимое по эффекту с разрывом восьмидюймовой бомбы: все вышедшие из окружения одеты в германские мундиры! ВСЕ!!! Включая офицеров! Единственное, что отличает окруженцев от немцев, – российские погоны и кокарды.
– Как они дошли до такого?! – едва смог выдавить из себя Смирнов, пытаясь представить себе, ЧТО скажут император и командующий фронтом, когда увидят ЭТО? – Немедленно переобмундировать всех!
Интенданты схватились за головы. Положим, на складах еще кое-как можно отыскать две-три тысячи комплектов обмундирования, но мундиры нужны разные! РАЗНЫЕ!!! Где прикажете сыскать почти тысячу казачьих мундиров, да еще сибирских казаков?! Или без малого сотню гренадерских, если в армии нет ни одного гренадерского полка?!
Задача не решалась своими силами, и, проклиная все и вся, Смирнов попросил помощи у командующего фронтом. К его бесконечному удивлению, генерал Эверт отозвался на просьбу подчиненного и поставил задачу отыскать недостающее на складах фронта. Отысканное следовало немедля отправить на станцию Радошковичи любым возможным способом: хоть поездом, хоть на телегах и фурах, хоть сами несите!
И вот в восьмом часу вечера на Радошкевичи обрушилась лавина всего, что только можно было себе вообразить. Офицерам выдавали новенькие английские френчи из тонкого сукна, новые, пахнущие лаком хромачи, парадные фуражки, сияющие разноцветными околышами. Нижним чинам доставались новенькие гимнастерки, свежие, ненадеванные шинели, разящие дегтем и свежей юфтью сапоги. Казакам привезли форменные кители, пики, на замену уланских немецких, портупейные перевязи и еще много, много чего, что в обычной фронтовой жизни почти и не встретишь…
Вся эта свистопляска продолжалась глубоко за полночь, когда наконец последний солдат одернул новенькую гимнастерку и доложил: «Так что, готов, ваше благородие!» И лишь после этого на станцию Радошкевичи опустился долгожданный покой.
Покой продолжался минут десять-пятнадцать, когда вдруг все снова зашумели, задвигались, а над станцией полетели команды: «По вагонам! Вторая рота, становись! На погрузку, колонной, марш!» Запыхтели, засвистели паровозы, солидно ухнул и лязгнул бронепоезд, стукнули вагоны, и эшелоны двинулись, набирая ход, в сторону Минска…
