Отмеченный сигилом - [9]

Нет, десятник не являлся тем благопристойным прихожанином, что каждое воскресенье посещает службу – он даже проповедей отца Мэтью старался избегать, считая их слишком притянутыми и удобными для нужд Собора и в целом – Единой Церкви. Просто, раз уж так совпало, Лаен посчитал нужным произнести пару строк молитвы перед образом за упокой неизвестной ему Археи.

А может, он сделает это назло Марте? Предположение показалось десятнику слишком недостойным и гнусным, поэтому он выкинул его из головы.

К счастью, осуществить задуманное представлялось довольно легко – главная и единственная улочка деревеньки вела прямиком к местной обители Единого Отражения. Десятник уже хотел было двинуться по ней, но пришлось повременить и засесть за плетеной изгородью – через дорогу, в избе напротив, ему показалась какая-то возня. Проклятый дождь мешал определить точно, что там происходит. То ли крысы резвятся, то ли хищник лесной в поисках пропитания в человеческое жилье забрел… Сигил Пустоты подозрительно всполошился. Неподвижно просидев несколько минут, Лаен похвалил себя за осторожность.

Два широких в плечах карлика внезапно вынырнули из черного провала дверей на крыльцо, шаркая распухшими ступнями о деревянные половицы. Десятник сразу признал в них подручных живорезов, безмозглых вулдов, которых этот вид сущностей Шуйтара использовал для черновой работы. Массивные плечи уродцев переходили в узловатые руки, переплетенные вздувшимися мышцами. Знающие люди сказывали, что живорезы специально изменяют трупы таким образом еще на погосте, превращая мертвых в полезных рабов.

Уродцы несли безвольное тело, удерживая его за конечности так, что голова бедолаги то и дело доставала до земли и билась о камни. Судя по всему, труп пролежал в избе достаточно долгое время и оказался изрядно поеден крысами – спустя мгновение раздался едва слышимый треск, и тело грохнулось наземь, оставив в руках одного из носильщиков свои верхние конечности.

Второй вулд не сразу обратил внимание на произошедший казус и еще некоторое время волочил несчастное тело по траве, едва не оторвав в придачу и голову. Но тут вмешался третий, и Лаен постарался слиться с оградкой в единое целое.

Какое счастье, что ему не пришло в голову выйти на дорогу!

Надсмотрщик, а это был именно он, внезапно отделился от ствола одинокой яблони, росшей прямо во дворе дома. Оказывается, пока вулды шерудили в доме, он оставался наблюдать снаружи. Мускулистый и голый по пояс санданирец имел кожу цвета пережженного угля – оживший мертвец так ловко сливался с тьмой, что лишь движение выдало его.

Буквально в три шага преодолев расстояние в пять-шесть ярдов до горе-носильщика, лысый бугай взмахнул огромной лапищей, и карлик отлетел аж до самой избы, глухо ударился о подмоченные дождем бревна, да так и замер на земле нелепым кулем.

Лаен поморщился. Слишком часто за последнее время в лапы живорезов стали попадать выходцы из песчаного халифата. Измененные живорезами, они представляли собой весьма опасных противников.

«Император Хелий Третий самолично позвал слуг халифа для борьбы с дочерью и теперь платит им звонкой лирой, – воображение Лаена нарисовало, как Марта пожала плечами. – Они нужны чтобы уничтожать мятежников. А что там происходит, когда пустынники попадают к сущностям Шуйтара, – не больно-то кому и интересно».

«Так и есть, – вынужден был признать Лаен. – Будь моя воля, я бы вышвырнул этих любителей сакры назад в раскаленные дюны! Говорят, что крестьяне волком воют, когда подданные халифа на постой деревню занимают… Не эти, конечно, – поправил сам себя десятник. – А живые санданирцы».

«Иногда я размышляю, – начала неожиданное Марта, – что будет… если вас, сударь, однажды поймают живорезы… или клевреты погонщиков ведьм – не важно, и попытаются превратить в одного из своих рабов? Даже закаленный разум монаха не выдержал бы подобной пытки! Мне доводилось видеть людей в самом начале преобразований, еще до прихода сущности – и даже я нашла это очень… неприятным процессом. Так вот, если они займутся вами – какая участь в этом случае может ожидать меня?»

«Надеюсь, я никогда этого не узнаю…» – буркнул Лаен, у которого вновь на душе заскребли кошки. Он принялся отползать назад, планируя обогнуть избу с другой стороны, чтобы не встречаться с оживленными.

Все прошло как по нотам: либо удача сегодня благоволила джараху, либо темный кожей бугай оказался слишком занят творимой экзекуцией.

Пройдя задами несколько изб, десятник неожиданно заметил тусклый свет, струящийся через разбитое окно одного из домов почти у самой церкви. Надвинув на глаза край капюшона, он подкрался поближе и осторожно заглянул внутрь.

Древняя старуха склонилась над деревянной люлькой, подвешенной под поперечной балкой в центре горницы. Тусклая лучина, закрепленная на противоположной стене, давала рассмотреть лишь очертания сгорбленной фигуры и седые волосы, заплетенные в жидкие косы, которые спускались прямо в колыбель.

Бабка что-то пришептывала, время от времени склоняясь к ней лицом, но слов было не разобрать. Странно, но ее бессвязное бормотание, казалось, исходило из разных углов избы, будто одновременно говорило множество людей. Присмотревшись, десятник заметил, что пламя лучины необъяснимым образом не создавало теней. Словно горницу изобразил нерадивый художник, невнимательный к деталям. Лишь на периферии зрения, там, где сумрак дорастал до тьмы, Лаену чудились причудливые серые всполохи, своей игрой отвлекающие внимание.