Отложенная война - [75]

С обеих сторон потихоньку умолкали башенные пушки подбитых танков; языки огня вырывались сперва из моторных отделений, а затем и из боевых; заклубился, поднимаясь выше пылевых шлейфов, серый и густой черный дым; рвалась боеукладка, иногда разрывая изнутри корпуса или снося целиком башни; многотонные гусеничные машины с погибшими или ничего не видящими от дыма мехводами на всем ходу таранили и своих, и чужих. Французы, обладающие в этой свалке самым тяжелым весом (12,8 тонн против 9 у «двоек» и 10,5 у «чехов») тоже начали маневрировать. Их литые корпуса вполне успешно принимали на себя удар и тех и других. Слетали и рвались гусеницы, отбивались опорные и ведущие катки, гнулись оси. Из загоревшихся машин через откинутые люки лихорадочно выкарабкивались уцелевшие экипажи, и, кто убегал, а кто норовил схватиться с такими же безлошадными противниками, используя пистолеты и просто голые руки.

T-II, которым посчастливилось невредимыми обойти французов с фланга, развернулись на расстоянии в полсотни метров у них в тылу и попробовали «взять» толстокожих лягушатников хотя бы со стороны кормы. Если бы обер-лейтенант Штайнер знал, что они даже свой драгоценный зад защищают 30-ю миллиметрами, которые его автоматическим пушкам не по зубам, хоть бей совсем в упор, он бы на такую ерунду не отвлекался. Задние ряды французов повернули башни и ответили – подбитых «двоек» на поле прибавилось.

Почти у всех французских экипажей закончились бронебойные болванки и в немецкие танки полетели осколочные гранаты, почти безвредные для даже сбоку тонких бронированных корпусов, но вполне действенные против ходовой части. Наконец, обер-лейтенант принял решение прекратить бой и ретироваться, кто еще на ходу. Его радист обрадовал всех по рации, но не во всех машинах были живы радисты и сами рации. Больше всего оказалось уцелевших «двоек» и всего два «тридцать восьмых». И немцы начали драп, в большинстве своем не заботясь о товарищах.

Пытаясь выбраться из неимоверно задымленной свалки, оказались подбитыми (один загорелся) оба оставшихся «чеха». Без проблем бросились подальше от места боя «двойки», бесполезно зашедшие французам в тыл. Повезло удачно выскользнуть в неповрежденном виде и еще нескольким «двойкам», храбро ворвавшимся в смешавшийся французский порядок, полускрытый едкими клубами черного дыма, ревущим во все стороны жарким пламенем и поднявшейся в горячий воздух пылью. Обер-лейтенант, надо отдать ему должное, решил покинуть место боя последним, как капитан тонущего корабля. Он дождался, когда из злосчастного для германского оружия места схватки перестали выезжать танки вермахта, и только тогда приказал своему водителю развернуться и удирать во все гусеницы. Но было уже поздно: взорвавшаяся под днищем его поворачивающей «двойки» чугунная осколочная граната повредила механизм натяжения ленивца и совершенно не поврежденная гусеница просто-напросто слетела с катков.

Вовремя уразумев, что «поезд дальше не идет», Штайнер приказал экипажу «освободить вагоны». Для безопасности все трое поочередно вылезли наружу через люк мехвода в лобовом листе и, пригибаясь, побежали не вслед за своими успевшими улизнуть танками, а на право, к недалекому лесу. Лес был недалеким относительно: всего каких-нибудь метров сто. Но эта стометровка прекрасно простреливалась французскими спаренными пулеметами… Добежать до спасительных деревьев удалось только насквозь мокрому, хоть выжимай, от собственного пота, хрипло задыхающемуся обер-лейтенанту…

Когда к месту схватки приползли на подмогу тяжелые танки, стрельба уже полностью прекратилась. Поле боя осталось за французами, разбитые остатки немцев позорно бежали, но радости от победы уцелевшие не испытывали: слишком много полегло товарищей, слишком много боевых машин ремонту явно не подлежали.

Двум тяжелым и одному легкому танковым батальонам французов при очень ощутимой поддержке своей авиации удалось отсечь и основательно расплющить бронированное острие танкового клина Гота. Немцам пришлось перегруппировываться, ждать подхода следующих танковых частей и прочих подразделений, подтягивать резервы и вспомогательные силы. На все это требовалось время, которое работало теперь и на их противников тоже. Французы сумели перенаправить на обозначившееся направление танковой атаки свои относительно близкорасположенные войска. С юга подтянулась моторизованная пехота на грузовиках, артиллерия (в том числе и зенитная), саперы, конные егеря и дополнительные танковые батальоны; к большой радости изрядно поиздержавшихся на снаряды уже повоевавших танкистов прибыли машины снабжения и даже передвижные ремонтные мастерские.

Часть не участвовавших в бою легких (в основном пулеметных T-I) германских танков и бронетранспортеров, еще до первых выстрелов укрывшихся от наступающих французских батальонов за лесом, поняли, что оказались отрезанными от своих основных сил и, похоже, что у этих самых сил проблем теперь стало еще больше, чем у них. Командование передовым отрядом принял на себя, как старший по званию, уже повоевавший в Польше белокурый и голубоглазый (истинный ариец – хоть на плакат) капитан Вегенер, командир моторизованной роты, перемещавшейся на бронетранспортерах. Не желая напрасно губить солдат, не имея ни малейшей надежды пробить толстенные железные шкуры лягушатников, он решил первым делом убраться с шоссе и притаиться до поры до времени в лесу. Его радисту с трудом удалось связаться с начальником штаба из соседнего батальона – тот его решение одобрил.