Отложенная война - [139]

После выпуска получил сержант Гороховский, с гордостью поблескивающий на груди редкой в те годы медалью «За отвагу», назначение командиром орудия в артиллерийский расчет 122-мм гаубицы обр. 1938 г. М-30. Демобилизоваться ему не дали, да, втянувшись, он потом уже и сам не захотел. Понравилась ему армия. Особенно, артиллерийская работа. Грузчиком в порту что? Ну, сила больше, чем у других. И что? Теперь не царское время, на кобылке кули за спиной таскать, – механизация, мать ее так. То ли дело из гаубицы точно гранату осколочно-фугасную послать, пусть даже не по врагу, а по условной цели на полигоне. Да, и не спрашивает никто его согласия, где ему лучше: дома или в армии. Зачислили в кадровый состав – служи родимый.

Съездил Лева домой в отпуск, покрасовался на улицах и бульварах родной Одессы-мамы в парадно-выходной форме (гимнастерку и бриджи себе пошил у польского еврея портного за собственные деньги из офицерского диагоналевого сукна – знай наших) с начищенной до ослепляющего глаз сияния серебряной медалью на красной колодке (жаль, не получилось, как когда-то мечталось, шикарную трофейную офицерскую саблю на бок прицепить); с родственниками и друзьями отметил; с девушками-женщинами, гроздьями на его бычью шею вешающимися, изрядно погулял и – обратно на свою батарею.

Как-то постепенно, благодаря своему необычному таланту, польским подвигам и громоздкой внешности Лева стал довольно известной личностью не только в гаубичной батарее, но и среди многих командиров своей стрелковой бригады. Местные польские и украинские паненки его тоже выделяли. Не хуже, чем родные одесские. Обзаводиться семьей Лева пока еще не спешил – гулял в свободное от службы время в свое и многих девиц-красавиц удовольствие. В 1941 году их стрелковую бригаду принял генерал-майор Лисницкий, как донес беспроволочный солдатский телеграф, несправедливо посаженный в 39-ом, но теперь полностью оправданный и даже пошедший на повышение. Командир бригады тоже оценил местного феномена и решил послать его обратно на родину в артиллерийское училище, чтобы дать Красной Армии полезного офицера. Но буквально в последний момент – не срослось.

В очередном увольнении сержант Гороховский услышал на улице Луцка от явно новоиспеченного, не нюхавшего пороху, пехотного лейтенанта не лестные, мягко говоря, высказывания о евреях вообще и о польских в частности, которыми он громко делился с местной расфуфыренной звонко смеющейся паненкой. Леве пройти бы мимо, что с дурака, пусть даже и лейтенанта, возьмешь? А он побледнел, подошел, отдал, как полагается, честь и полностью представился, указав, как в анкете, и свой пятый пункт. После этого, играя на широком лице желваками, Лева невзначай почесал левой ладошкой, размером с лезвие малой пехотной лопаты, свой правый громоздкий кулак.

Лейтенантик тоже побледнел и сдуру стал зачем-то лапать кобуру с пистолетом. Как оно часто бывает у неопытных нервничающих людей, быстро откинуть застежку со шпенька кобурной крышки у него не получалось: дрожащие пальцы срывались. Пришлось Леве ему помочь. К сожалению, сделал он это так неловко, что буквально раздавил правую ладонь лейтенанта, сломав ему случайно две пястных кости и сустав среднего пальца – не рассчитал силушку богатырскую бывший одесский амбал. Вокруг стали собираться любопытные. Взявший себя в руки Лева издевательски козырнул своей притихшей, скривившейся от боли жертве и, не сказав ни слова, удалился.

Нашли сержанта Гороховского быстро (заметная личность), уже на следующее утро. Нападение на офицера! Страшное преступление! Трибунал! Ах-ах! Арестовали, посадили в камеру гарнизонной гауптвахты и начали следствие. К Левиному везению и удивлению, следователь-особист попался разумный и справедливый (правда, проявить разум и справедливость его заранее попросил снизошедший к любопытному сержанту генерал Лисницкий). Особый уполномоченный, хоть и недолюбливающий на бытовом уровне евреев, действительно объективно вник в ситуацию: опросил свидетелей, в том числе и местную легкомысленную фифу; с удивлением, перешедшим в заслуженное уважение, прочитал в личном деле о геройском Левином бое с уланами, отмеченном медалью, о его необычных артиллерийских талантах и решил, что Красной Армии такой служивый действительно нужен и совсем не в интересах страны посылать его за, мягко говоря, нарушение субординации, на много лет далеко за Урал лес валить. Тем более, от войны Советскому Союзу явно не отвертеться, а кадры, как правильно говорил товарищ Сталин еще в 1935 году, у нас решают все.

Потерпевший лейтенант с загипсованной кистью был вызван в особый отдел бригады и болезненно продран с песочком по полной программе. После этого покрытый каплями липкого холодного пота молоденький офицерик подписал уцелевшей левой рукой отпечатанное на машинке заявление, в котором он отказывался признавать в сержанте Гороховском повредившего ему руку неизвестного польского преступника, переодетого в красноармейскую форму. Ошибочка вышла. Извините, дорогие товарищи. Оправданного Леву освободили, но про офицерское училище пока посоветовали забыть. На время. Но, как-то так незаметно получилось, что это «на время» растянулось надолго.