Откуда ты, Жан? - [29]

— О каких это карточках идёт разговор? — поинтересовался Николай.

— Да чего там… Чепуха.

— Нет уж. Давай, рассказывай! Снимались?

— Да… На выпускном вечере.

— Но разве там пили водку?

— Немножко.

— Понятно…

«Что ж это? — удивился Ваня. — Ум требует, чтобы я сейчас же рассказал обо всём, как было, а язык говорит совсем другое».

— Хорошо, пусть выпили. Но почему ты обязан пойти на то же место?

— Играть.

— А если не пойдёшь? Бушлат наденут? И что это за игра?

— Не только игра… Честное слово, не только игра… Запугать пытаются… Им неизвестно, как и от чего Нигмат умер.

— Вот оно в чём дело! — сказал Николай. — Давай договоримся так. Я тебя не пугаю, но и не хочу, братишка, чтобы на тебя деревянный бушлат надели — положили в гроб. До воскресенья подумай. Будем вдвоём решать. А письмо дай сюда…

Чувствовалось, что Николай теперь по-настоящему займётся Ваней: пора, дескать, уже не маленький.

Харис допрашивает

Пелагея Андреевна сама присматривала за козой. Та проворно щипала траву и, должно быть, скучая в одиночестве, норовила сбежать на Казанку. Но верёвка была прочная. Хозяйка дёргала за другой конец, и тогда на поясе у неё позванивали привязанные ключи.

— Подойди-ка сюда, голубок, — обрадовалась Пелагея Андреевна, увидев проходившего Ваню. — Каждый вечер зову, а тебя всё нет и нет.

Ваня подошёл к ней молча и замер, ожидая, что скажет ему старуха. В другое время не стоял бы он так, опустив глаза. Косой Гумер, тот нашкодит и всё равно может смотреть в глаза прямо. Но Ваня, чувствуя себя виноватым, краснеет, роет носком землю и пальцами крутит пуговицу на рубахе.

— Ну, слава богу, поднялся. Вчера Николай говорил, что болеешь. Молока ему передала — от Машки, целебное…

Коза, услышав своё имя, подошла к хозяйке и, настойчиво протянув: «ме-е-е», ждала чего-нибудь вкусного. Ключи, висевшие на поясе Пелагеи Андреевны, опять забренчали. А вот он и тот ключ от сундука со звоном…

— Спасибо вам, Пелагея Андреевна.

— На здоровье, сынок, — сказала старуха ласковым голосом, и Ваня ещё больше покраснел. — Сегодня, может, придёшь ко мне в помощники?

— А Харис?

— И его позовём. Только не запаздывайте.

— Ладно, Пелагея Андреевна…

Харис неохотно согласился ночевать у соседки. Он как-то похудел, осунулся. Глаза его стали печальными.

— Что случилось? — встревожился Ваня.

— Со мной? Ничего. А ты где пропадал, Жан?

— Дома лежал. Больной.

Харис посмотрел на кудрявые облака, плывущие в небе, и тяжело вздохнул.

— Нигмата жалко.

— Мне тоже.

Они вышли на теневую сторону и сели на завалинке дома.

— Нигмат был пьяный, — сообщил Харис.

— Да, я знаю.

— На пути ему кто-то встретился. Говорят, если бы не крикнул ему…

— Кто его знает… — Ваня почувствовал, что начинает краснеть.

— И кто этот человек, что встретился в дороге?

— Не знаю.

Харис внимательно посмотрел на друга.

— Знаешь, ведь он зачем-то искал тебя. И бегал за тобой на Казанку. Ты знаешь? Скажи правду.

— Какую?!

— Такую!.. Не скроешься: ты его видел.

Ваня вдруг почувствовал, что если он и сейчас обманет, свершится что-то ужасное, о чём придётся потом сожалеть всю жизнь. Нет, нет, обманывать нельзя!

— Рассказывай, — потребовал Харис.

— Да, видел, — признался Ваня. — Когда я шёл пешком, он ехал на трамвае…

— И что же крикнул?

— Подожди. Выпытываешь, как милиционер.

— Между прочим, уже и милиционер приходил узнавать…

— О чём?

— О том же.

Ваня съёжился, что-то обдумывая. Харис нахмурил брови. Теперь они, казалось, превратились в кошку и собаку.

— Раз он узнавал… тогда вот что… я шёл домой, а Нигмат увидел меня и два раза крикнул: «Ванька!» В другой раз не успел докричать, как ударился головой об столб. Остальное тебе известно…

— Спасибо и за это, — сказал Харис.

Но в его словах прозвучал упрёк. Неужели что-нибудь прознал? Может быть, и в самом деле рассказать ему? О том поручении, которое дал Губа со шрамом. Сегодня ведь последний день. Завтра уже воскресенье. Николай сказал: подумай сам. Но почему бы не подумать вдвоём, с Харисом?

Неожиданно из-за угла вышел Гумер. Подозвал к себе Ваню.

— Получил мою записку?

— Нет. Какую записку?

Гумер повторил содержание письма, ещё раз напомнив, что сегодня же надо выполнить задание.

— Какое?

— Не притворяйся. Шуток Губа не любит.

— Не могу же я туда пробраться кошкой.

— Хоть мышкой стань. Или мухой. Нам до этого дела нет. Губе нужен ключ или отпечаток.

— А если не удастся?

— Пеняй тогда на себя. Нигмату, кажется, тоже не удалось.

Ваня вспыхнул:

— Пусть хоть в могиле он лежит спокойно. Зачем же вы мёртвым спекулируете?

В это время подошёл Харис.

— О чём торгуетесь?

— О курсах, — не растерялся Гумер. — Учиться только шесть месяцев. Зато выпускают шофёров первого класса.

— Где же открываются эти курсы?

— Читай газету… В слободе Восстания.

— А кому нет восемнадцати?

— Это уж кто как сумеет, — сказал Гумер, многозначительно посмотрев на Ваню. — Прощайте, — кивнул он и ушёл от них, посвистывая.

Мальчики отправились ночевать к Пелагее Андреевне.

Бессонная ночь

Этот одинокий дом под железной крышей, сложенный из крупных сосновых брёвен, стоит в самом тихом углу двора, подальше от шумной улицы. Резные карнизы покрашены. Сверху башенка с железным петушком на крыше. Правда, недавно петушка сбросил ураганный ветер. Пелагея Андреевна унесла его в сарай, пристроенный к дому из таких же крепких брёвен, — к своим козам, решив, что вернётся хозяин — приколотит. А Василия Петровича всё нет и нет. Загостил, видать, у сына в далёком Донбассе. Старик в своё время, говорят, был управляющим банка. Он ещё и в последние годы с портфелем под мышкой мотался по городу, ездил в командировки проверять уездные банки. Старик всегда аккуратен, одевается в чистое, глаженое, ходит в новом костюме, в руках — тросточка. С людьми здоровается, чуть приподнимая шляпу. Не пьёт, не курит, в спорах не участвует, но подобно флюгеру, который определяет направление ветра, знает, что где происходит. По субботам ходит в баню, бренчит на пианино. Если кто зайдёт к ним, когда сидит он за столом, обедает, к столу не позовёт, а если обратишься к нему с вопросом, то и не ответит. Правда или нет, но рассказывают про него такую шутку. Будто бы, когда жил он ещё в своей усадьбе, во время обеда зашёл к нему сосед и поприветствовал его. Василий Петрович не ответил, кивнул лишь на стул у двери. А сам, не спеша, продолжал обедать. Прошло около часа. Наконец, обед закончен. Хозяин поковырял в зубах пером и спросил: