Открытие ведьм - [19]

Я сверилась со своими заметками в линованном желтом блокноте.

– Про нейронные механизмы и префронтальную кору?

– Подготовилась, молодец, – одобрил Крис. – За его ранними публикациями я не очень следил, он меня больше интересует как химик, но работы о волках вызвали сенсацию.

– Почему?

– Он столько о них знал: как выбирают место обитания, как формируют социальные группы и спариваются – как будто сам волком был.

– Может, так оно и есть. – Реплика, задуманная как непринужденная, вышла завистливой и резковатой.

Мэтью Клермонту сверхъестественные способности и вампирская жажда крови почему-то не мешали делать карьеру. У меня появилась уверенность, что уж он-то непременно потрогал бы иллюстрации в «Ашмоле-782».

– Это бы прекрасно все объясняло, – Крис не обратил внимания на мой тон, – но поскольку он не волк, остается признать, что он очень талантлив. Именно на основе этих работ его приняли в Королевское общество. Его называли вторым Аттенборо[16], но после этого он как-то скрылся из виду.

Еще бы ему не скрыться!

– А когда появился опять, занялся химией и теорией эволюции?

– Да, но эволюция – вполне естественный переход от волков.

– Почему он интересует тебя как химик?

– Ну… он ведет себя так, будто открыл нечто крупное.

– То есть? – нахмурилась я.

– Нервозно. Мы в таких случаях отсиживаемся в лабораториях и не ездим на конференции, боясь ляпнуть лишнее и навести на след кого-то другого.

– Как волки.

О волках я теперь многое знала. Собственническое настороженное поведение, которое описал Крис, было свойственно как раз норвежскому волку.

– Точно, – засмеялся Крис. – Он никого там не покусал? Или, может, на луну воет?

– Не слыхала. Он всегда был таким отшельником?

– Чего не знаю, того не знаю. Он имеет степень по медицине и должен, по идее, принимать пациентов, хотя как практик никогда не славился. Волки его тоже любили, но на симпозиумах он уже три года не появлялся. Погоди-ка… несколько лет назад что-то такое было.

– Что именно?

– Он делал доклад – тему не помню, – и какая-то женщина ему задала вопрос. Нормальный вопрос, умный, но он ей ничего толкового не ответил. А когда она проявила настойчивость, взбесился. Мой приятель там был – говорит, никогда не видел, чтобы вежливый, казалось бы, человек так быстро выходил из себя.

Я застучала по клавишам, разыскивая информацию об этом происшествии.

– Доктор Джекил и мистер Хайд? В Сети об этом ничего нет.

– Неудивительно. Химики не любят выносить сор из избы. Не хватало, чтоб бюрократы, решая вопрос о грантах, думали, что все мы буйнопомешанные. Это прерогатива физиков.

– А Клермонт получает гранты?

– Да-а. По уши в деньгах. За его карьеру можешь не беспокоиться. Репутация женоненавистника не мешает ему получать финансирование. Слишком уж он хорош как ученый.

– Ты с ним встречался когда-нибудь? – Я надеялась, что Крис сможет что-то сказать о его характере.

– Нет. Таких, кто его лично знает, наберется всего пара десятков. Зато рассказов о нем ходит много. Интеллектуальный сноб, лекций не читает, женщин не любит, на письма не отвечает, аспирантов не берет.

– Ты, похоже, думаешь, что все это чушь.

– Не то чтобы чушь, – задумчиво отозвался Крис, – просто это не так уж важно, если он раскроет тайны эволюции или вылечит болезнь Паркинсона.

– Послушать тебя, так он нечто среднее между Солком[17] и Дарвином.

– Неплохая аналогия, знаешь ли.

– Настолько гениален? – Мне вспомнилось, с какой сосредоточенностью Клермонт вгрызался в бумаги Нидема. Может, и гениален.

– Ага. Если б я делал ставки на деньги, – Крис понизил голос, – поставил бы сотню долларов, что он рано или поздно получит Нобелевку.

Крис и сам был гением, но он не знал, что Мэтью Клермонт – вампир. Никакой Нобелевки не будет: Клермонт позаботится о том, чтобы не нарушалась его тайна. Нобелевских лауреатов ведь фотографируют.

– Ладно, спорим, – засмеялась я.

– Начинай копить, Диана, потому что это пари ты не выиграешь, – усмехнулся Крис.

В прошлый раз проиграл он: я спорила на пятьдесят долларов, что ему дадут штатную должность раньше меня. Свою ставку он держал за рамкой фотографии, снятой в тот день, когда ему позвонили из фонда Макартура, – той, где он смущенно улыбается, запустив руки в черные кудри, темнокожее лицо так и сияет. Должность он получил спустя девять месяцев.

– Спасибо, Крис, ты мне очень помог, – сказала я искренне. – Возвращайся к своим ребятам, пока они чего-нибудь не взорвали.

– Да уж, пойду проверю. Пожарная тревога не включалась пока, уже хорошо. – Он помолчал и сказал: – Сознавайся, Диана. Тебя ведь не то волнует, что ты можешь ляпнуть глупость Клермонту на вечеринке, – ясно, что дело касается твоей научной работы. Что в нем так тебя зацепило?

Иногда Крис, кажется, подозревал, что со мной не все ладно, но не могла же я сказать ему правду.

– У меня слабость к умным мужчинам.

– Ладно, можешь не говорить, – вздохнул он. – Врать ты совсем не умеешь. Только будь осторожна. Если он разобьет тебе сердце, мне придется надрать ему задницу, а у меня в этом семестре и так дел невпроворот.

– Не разобьет, – заверила я. – Просто коллега, у которого широкий круг чтения.