Открытие сезона - [35]

– Майк, ты не видишь разницы между ребенком и котенком, – и быстро отошла в сторону, решив, что в с меня довольно.

Я не сбавляла темпа всю дорогу домой: без всякой видимой причины я рассердилась на Майка за его выходку, хотя и была удивлена. Чтобы меня рассердить, требуются усилия самого низкого негодяя. Мне казалось довольно забавным, что за одну неделю я дважды стала в той или иной степени объектом мужского интереса, в то время как в течение трех лет никто не попадал под действие моего обаяния. Наверное, моя связь с Виндхэмом распространила вокруг меня флюиды доступности и неугомонности, которые, вкупе с шампанским, вызвали такой порыв у Майка Папини. Теперь у меня был выбор. Вопрос, кого я должна выбрать, в общем-то не стоял: у Майка было множество ценимых мною качеств, Виндхэм же часто разочаровывал меня. Но я уже выбрала Виндхэма. Я пыталась понять, в чем заключается разница между ними. Вот она: Майк Папини был профессионалом, а Виндхэм Фаррар любителем. Майк Папини, несмотря на большую разницу в происхождении и положении, был из одной когорты с Мери Скотт: для него жизнь означала дисциплину. В обществе Виндхэма я чувствовала, что жизнь – это праздник, а праздник – это совсем не то, что жизнь по расписанию….

На следующее утро, около одиннадцати, ко мне неожиданно заглянула Софи Брент. Я стирала, когда она вошла. Паскаль открыла ей дверь, и когда я увидела ее такой необычно бледной и мрачной, я удивилась: что могло огорчить ее?

– Ты сегодня рано, – весело сказала я, вылавливая кипяченые горячие подгузники из стиральной машины с помощью деревянных щипцов. Она не ответила, поэтому я тоже замолчала: я едва ли смогла бы расслышать ее, если бы она заговорила, из-за шума стиральной машины. Когда я выключила машину, она подавленно произнесла:

– О Дэвиде напечатана потрясающая заметка в «Телеграф».

Я поняла, чем вызван ее визит: она искала утешения. Я почти не видела утренних газет, проглядела только две. В них не обошли молчанием отсутствие у Софи опыта и соответствующей техники.

– Правда? – сказала я. – Я еще не читала газеты, – и принялась полоскать подгузники, показывая, что не имею времени на чтение прессы. Я уже говорила ей на приеме, как она была великолепна и неподражаема на мой взгляд, и мне не хотелось начинать все заново. Я подумала: какую систему защиты она избрала на этот раз? Но она никак не могла перейти к делу. Наконец, она деланно безразличным тоном спросила:

– Ты можешь не поверить, но знаешь, что «Кларион» написал о Фелисити? Что ее игра была шедевром комической изобретательности. Ты слышала что-либо подобное? Честно, Фелисити, по-моему, худшая в мире актриса. А ты что скажешь?

– Мне она не кажется особенно гениальной, – устало ответила я, пытаясь сосредоточиться на своей работе.

– Нет, правда, Эмма, она просто чудовищна. Все эти всплескивания руками… а фантастический грим! Эта красно-коричневая помада, от которой ее лицо кажется ярко-голубым в свете прожекторов!

– Она пыталась соответствовать персонажу, – вступилась я.

– Да, знаю, но зачем еще больше уродовать себя? Дэвид думает, что она ужасна, он сам мне так сказал.

– Он вообще считает большинство людей ужасными.

– Неужели? Я нахожу, что он единственный приличный человек в труппе. Он единственный, у кого для каждого есть доброе слово. Все остальные просто озлоблены или скучны. Тебе повезло, что у тебя такой муж.

– Наверное…

– Он сейчас дома? Как ты думаешь, могу я с ним увидеться?

– Он в постели, но если ты подождешь минутку, пока я закончу с бельем, я сделаю нам по чашечке кофе и позову его.

Я выразительно посмотрела на газовую плиту, вздохнула и принялась отжимать белье через каток. Но я знала, что это бесполезно: мысль о том, чтобы поставить чайник, не пришла ей в голову. Она сидела, полностью отрешенная от «суеты», и после паузы продолжала:

– Все твердили мне, что это мой шанс – работать с Виндхэмом Фарраром, но мне было очень скучно. И почему это все считают Виндхэма гением? Сначала он мне очень понравился, он так кружил вокруг меня: «Дорогуша, то, дорогуша, это», а теперь почти не замечает.

– Все изменится, – утешала я. – В следующей постановке ты получила не такую уж плохую роль. Возможно, у него просто пока нет на тебя времени.

– Думаешь, в этом дело? Да, он был занят. У тебя тоже не было бы времени встретиться с ним. Дэвид высоко его ставит. Но он совершает большие ошибки. Что ты скажешь о назначении Виолы на роль Занки?

– Я еще не видела «Белого Дьявола», – мне неприятно было видеть такую боль и озлобленность. – Если ты подвинешься, то я достану кофе из буфета.

И я сделала кофе, а так как Дэвид отказался вставать, я послала Софи к нему. Я не могла избавить его от обязанности убедить ее в том, что она хорошая актриса. Софи пошла наверх, а я попыталась придумать правдоподобный предлог для телефонного звонка Фаррару. Я по-настоящему завидовала Софи Брент: она ни от кого не зависела. И если бы Виндхэму пришлось выбирать между ей и мной, то победила бы она.

Что же случилось со мной, зачем я нахожусь здесь, склонившись над стиральной машиной? Какие шансы были сейчас у когда-то известной Эммы, чье имя в определенных узких кругах служило темой для обсуждений? Теперь обо мне забыли все: римские марксисты, историки и фотографы из Хэмпстеда, неформалы из двух университетов…