Открытая дверь - [29]

Девушка, бродившая по берегу неподалеку, подлетела к отцу и бросилась на песок рядом со мной.

— Вика, я ухожу, соберешь все. А может быть, еще проголодаетесь. И холодает. По холодку по рюмочке, может быть, и пропустите? А, Андрей? — Байрамов впервые за весь разговор улыбнулся, обнажив сахарные, как белки глаз, зубы.

— По холодку, может быть, и пропустим, — согласился я без улыбки.

— Ну вот и хорошо, — Байрамов махнул рукой и, повернувшись, грузно зашагал по тропинке вдоль берега в сторону моста. Едва он скрылся из вида, я повернулся к новой своей знакомой, спросил:

— Замужем?

— Была.

— Где работаешь?

— Я живу в Ленинграде.

— В отпуске?

— Гощу у папы.

— Хорошее это дело, гостить у папы, — проговорил я, доставая из кустов сапоги и солдатское свое «ХБ». — Пардон, мадам, портянки не первой свежести.

— Может быть, перекусите, Андрей? — предложила Вика, и в голосе ее я не без удовольствия уловил почтительность к себе и даже некоторую заискивающую робость.

— Благодарствую, сыт. Рад был познакомиться с вами, позвольте откланяться.

— Я подвезу вас, Андрей. Не возражаете?

— Подвезешь?

— Да, вон моя машина.

Я посмотрел туда, куда указывала глазами Вика, и увидел на обочине дороги черную «Волгу». Не выразив на лице и тени удивления, словно не привыкать мне было ездить на черной «Волге», я согласился:

— Можно.

Удивительные выкрутасы преподносит порой жизнь. Всего полчаса назад крутила она мне одно кино, теперь вот другое. В черной «Волге» на шкуре какого-то рыжего зверя сижу, в кармане моем ассигнации похрустывают, а сбоку на меня аппетитная загорелая пухляночка посматривает очень даже благожелательно. В ногах сумка с деликатесами стоит, с коньячком… Кажись, радоваться бы да радоваться демобилизованному солдату, но… Слишком жесткую жизненную школу я прошел и хорошо знал: просто так манна с небес не падает, за все придется платить. За коньячок, за икру красную и даже за эти вот зеленоватые, как у отца, глаза, смотрящие на меня (готов поклясться) с искренней симпатией. Но какова будет эта цена? Может быть, предпочесть красной икре кабачковую?

— Куда поедем? — спросила Вика, включая мотор, и, переходя на «ты», добавила: — Достань сигареты, Андрей. Вон, в «бардачке», и зажигалку.

Я вытащил из пачки длинную сигарету с золоченым ободком, вставил ее в розовые ненакрашенные губы женщины, чиркнул зажигалкой.

— Благодарю, — Вика легко и ласково тронула мою руку своей маленькой ладошкой, пыхнула сигаретным дымком. — Так куда же, Андрюша?

Признаюсь, я уже было собрался сказать: «А, давай, подруга, махнем куда подальше, где побезлюднее», но закоренелая привычка не спешить с ответом сработала и теперь. В ветровое стекло «Волги» я отчетливо видел противоположный берег реки, где над стройплощадкой медленно ворочал стрелой башенный кран. Казалось, я различаю в застекленной кабине крана полное безбровое лицо Валентины с подсиненными глазами. Сколько раз просил ее не дурить, не синить глаза. Так нет, все ей хочется помоложе выглядеть, покрасивее…

— Знаешь что, Вика, — проговорил я, — коль снизошла на меня такая нежданная благодать, — я похлопал себя ладонью по карману с деньгами, потом погладил хромированный щиток приборов «Волги», — предлагаю так сделать: сейчас едем в универмаг, и ты поможешь мне прибарахлиться. Брючишки купить, рубашку, ботинки. А потом двинем вон на ту стройку. Там бригада моя доармейская героические трудовые дела вершит. Угостим ее коньячком «Баку», а?

— Хочешь встретиться со своими друзьями?

— Хочу приятелям пыль в глаза дунуть. С детства имею за собой эту слабость.

— Поехали, — согласилась Вика.

Смена у бывшей моей бригады уже заканчивалась, когда «Волга» наша в стройзону въехала и возле самого Валькиного крана остановилась. Поначалу меня признать никто не мог. Вика в очках зеркальных за рулем сидит, а я из машины поднялся — в брючишках новых, в распашоночке голубой, загорело-бронзовый весь — и перво-наперво Вальке Голубевой, из кабины выглядывающей, ручкой «привет» сделал. Потом дяде Феде бетономешальщику кричу:

— Здорово, дядя Федя!

А дядя Федя возле бетономешалки нога на ногу сидит, похмельно на меня жмурится и беззубо шамкает что-то спекшимся ртом.

— Не узнаешь? — спрашиваю.

— Кого надо? — дядя Федя отвечает.

Тут, слышу, кричит кто-то:

— Валька! Голубева! Чего стоим?! Двигай! Вира помалу!

Стрела крана над бытовкой зависла, блок на тросе качается, а Валентины в кабине не видать.

— Да что она там, заснула, что ли! — кричат.

— Ой, бабоньки, гляньте-ко: никак Андрюха Токмаков наш?!

— Верно, он!

— Сергей Львович, посмотри, кто приехал: Андрюха Токмаков! Из армии, видать, вернулся. Эй, Андрюха, привет!

— Привет, привет, — отвечаю. — Здравствуй, Сергей Львович.

Сергей Львович — бригадир комплексной бригады нашей — подошел к машине, поздоровался. Дядя Федя признал наконец меня, облапил. Прораб Михеич откуда-то вывернулся, монтажники с лесов сползли, подсобники. Все мне руку жмут, по спине хлопают, работа на стройке прекратилась. Я Вику представил как приятельницу свою, мигнул ей, чтобы угощение прямо на капоте «Волги» раскладывала, а сам — странное дело — всерьез волноваться начинаю и все чаще вверх посматриваю. Валентина из кабины так и не показывается, сгинула Валентина.