Откровения соблазна - [17]

Наконец Тринити отвела от него грустные глаза, и можно было сконцентрироваться на фотографиях, что по‑прежнему красовались на экране телефона. На первой она выглядела такой невинной, юной, полной энтузиазма – у Ретта защемило сердце. Но похоже, что она понимала, какой необычной была их дружба с Майклом. Воспользовался ли он ее доверчивостью и стал для нее кем‑то большим, нежели другом? Наверняка да – за столько лет. Тогда отчего он столь внезапно на ней женился? На фотографии Майкл излучал уверенность – и еще казалось, они с Тринити удивительно гармонично смотрятся вместе, отчего Ретт внезапно ощутил прилив ревности. Почему вообще Майкл решил подружиться с девочкой – воспитанницей приюта, на десять лет младше себя?

И тут Ретт заметил нечто странное – и, наклонившись, вгляделся в фотографию, решив, что это причудливая тень. Изображение было плохого качества – по‑видимому, несколько раз переснято, – но ему показалось, что у линии роста волос на лбу Тринити змеился уродливый грубый шрам. Инстинктивно он потер пальцем экран.

– Что это?

Тринити вздрогнула, и Ретт понял, что своим вопросом попал в больное место, однако решил не отступать – в прямом и переносном смысле. Хотя у него и не было четкого понимания того, зачем именно он стоит так близко к Тринити – чтобы еще больше ее смутить или просто потому, что ему так хочется.

– Сколько я себя помню, люди что‑то придумывали обо мне, чтобы потешить свое самолюбие, – сказала она, не ответив на его вопрос. Голос ее, поначалу дрожащий, постепенно набирал силу. – Наверное, для них это интереснее, нежели скучная правда.

– Сомневаюсь, что в вас есть хоть что‑то скучное, – возразил Ретт, понимая, что комплимент его, призванный польстить девушке, пожалуй, отражает его истинные мысли.

Он не мог отвести взгляда от шрама на фотографии – красного и отчетливого, полускрытого волосами, но все же заметного. Быстро посмотрев на Тринити краем глаза, Ретт убедился, что на гладкой коже ее виска не осталось ни малейшего следа – странно, как такой след мог исчезнуть сам по себе. Словно почувствовав, куда он смотрит, Тринити повернулась – теперь взгляд ее был устремлен в боковое окно.

– Вы не ответили на мой вопрос, – произнес Ретт.

Тринити резко встала, отодвинув стул.

– Это был несчастный случай, – холодно произнесла она.

Она пересекла комнату – походка ее выглядела скованной и какой‑то деревянной, – подошла к столу и уперлась в него ладонями. Ретт понял, что ей хочется отстраниться от него, но вместе с тем она не ушла. Почему? Повинуясь неясному инстинкту, он приблизился к ней снова, зная, что пресекает ту невидимую черту, за которой Тринити чувствует себя комфортно. Пристально вглядываясь в нее, он ждал – зная, что реакция скоро последует.

– Какой несчастный случай?

В этот миг ему показалось, что Тринити вспыхнула гневом – и это удивило его и еще больше заинтриговало.

– Почему я должна вам это рассказывать? – выпалила она. – Вы используете это против меня, как и все остальные.

Ретт понимал, что должен бы возмутиться ее предположением – но не мог, ведь Тринити попала в точку. Именно затем он и приехал.

– Почему вы решили, что я хочу вас обидеть? – спросил он тихо.

Внезапно Тринити смутилась.

– Не знаю. Я просто… – Она покачала головой, словно стараясь разобраться в своих мыслях. – Вы не поймете.

– И все же.

Ретт не смог удержаться от желания прикоснуться к Тринити, и, сделав шаг навстречу, он приподнял ее подбородок, чтобы заглянуть в глаза. Желание поцеловать девушку было таким сильным, что он едва сдержался. Сейчас ему куда важнее был ее ответ.

– Скажите мне, Тринити.

– Зачем?

Она слегка попятилась и обхватила себя руками, но Ретт не отступал.

– Мне нужно знать, – произнес он. Слова эти пришли ему на ум внезапно и были, пожалуй, самым что ни на есть откровением – никогда еще не доводилось ему говорить с человеком в фокусе его внимания начистоту.

Тринити, однако, вновь покачала головой:

– Не думаю, что вы меня поймете. Большинство людей не понимают. Очень мало кто знает, что это такое – жить под пристальным наблюдением. Что бы я ни делала, всегда найдется кто‑то, готовый исказить правду, чтобы извлечь из этого выгоду. Я словно живу в аквариуме – вам знакомо это чувство? – В ее голосе зазвучали металлические нотки. – Вы вообще в состоянии представить себе, что это такое – не иметь возможности никому довериться?

Взгляд Ретта упал на ее губы и подбородок – кожа ее казалась фарфоровой. В памяти начали оживать картины прошлого – каждая из них символизировала момент, навсегда изменивший его жизнь и ход мыслей, в некотором роде сломавший его.

– О, я понимаю, – произнес он тихо. Здравый смысл подсказывал ему, что сейчас не время откровений, но молчать он тоже не мог. Ему казалось, если он скажет правду, то как‑то смягчит удар, что собирается нанести. – Я знаю все о пристальном внимании и попытках других воспользоваться тобой. Не только женщины страдают от подобного обращения.

– Что случилось с вами? – спросила Тринити, и ее тихий голос показался Ретту едва слышным – так громко звучали в нем отголоски пережитого.

Ретт горько усмехнулся – обычно он не показывал этой своей стороны, предпочитая казаться обаятельным и чарующим.