Откровение по улице Огнева, дом двадцать шесть - [7]

Шрифт
Интервал

— Твой… дед?

— Я не говорил, что он родом из Припяти? — Слава мотнул головой. — Так вот, он из Припяти. Не ликвидатор, нет, учитель физики. Эвакуировался отсюда после аварии. Но почему-то хватанул столько радиации, что десять лет лечился.

— Учитель физики?

Отбросив одеяло в сторону, Слава нырнул в тапочки и, подойдя к рюкзаку, взял бутылку минералки.

— Думаешь, он мог что-нибудь знать?

— В каком смысле?

— Про Чернобыль! — я округлил глаза.

— Ну, — он медлил. — Не знаю, не обязательно. А он сам тебе что-то рассказывал?

Я посмотрел на Славу. Какой прекрасный момент мне подбросила судьба, чтобы признаться. Дед не рассказывал, но он написал! И запись в его дневнике не оставляла меня в покое с одиннадцатого класса. Я здесь с миссией, и ты должен мне помочь…

Я молчал, пока он не отвернулся, пожав плечами. Что-то буркнул мне про душ и завтрак. Я на автомате ответил, что подожду тут, и, едва за Славой закрылась дверь, упал на его кровать, подложив ладони под затылок. Ну что за идиот? Почему не поделился?! Не пролежав и пяти секунд, я подскочил. Осмотрел кровать Славы. Смятая, скомканная даже, я бы сказал, подушка, обнажённый, без простыни, матрас и одеяло, свисающее с обеих сторон кровати.

Чувствуя себя извращенцем, я встал на одно колено — кровать обличающе скрипнула — и понюхал его подушку. Приятно. Остатки парфюма, шампуня и дезодоранта. Постояв так с минуту, я собрался и отошёл.

Достав из рюкзака карту Припяти, я сравнил её с нашим маршрутом. Город поделён на пять микрорайонов, маленький и компактный. Поэтому экскурсия по Припяти пешеходная, утром автобус высадит нас около знака на въёзде, а вечером заберёт у здания горисполкома. Бывшая квартира моего деда находилась ближе всего к знаменитому колесу обозрения в городском парке. Придётся обойти ДК «Энергетик» — точнее то, что от него осталось, — и добраться до дома одиннадцать по Набережной. Я схватил ручку и поставил жирную отметку на своей карте. Сегодня, любой ценой, я попаду в квартиру деда и раскрою его секрет.

***

Настроение у Славы улучшилось, когда он поел. У меня после завтрака, наоборот — ухудшилось.

В автобусе я не выпускал из рук карту и дозиметр, смотрел на дорогу и не видел перед собой ничего, пытаясь продумать речь для Славы. А потом мой взгляд цеплялся за что-то до чёртиков непривычное, такое, чего не найдёшь в обычных городах, и я мысленно спотыкался. Покинутая школа с глобусами и картами, захламленный универмаг, через окна которого стеллажи проглядывались советские куклы в противогазах, высокие дома с мёртвыми глазницами, выбитыми окнами. На первый взгляд, даже не покойники. Но за каждой такой дырой зияла пустота.

— Сейчас мы посмотрим на «чёртово колесо», потом детский сад и кафе на берегу, — повернулся ко мне Слава.

— А внутрь зайдём?

— Нельзя, опасно, — он снова жевал «Орбит».

— Но сталкеры туда заходят.

— Сталкеры знают, куда идут.

Я тоже знал. Но сначала планировал избавиться от группы и объясниться со Славой. Самое сложное. Ну надо же, мой гид стал проблемой. Точнее, проблемой стал не он сам, а мое нежелание разочаровать его правдой. Таинственного сталкера от и до в моём вкусе.

Я представлял, как Слава на меня посмотрит, когда узнает, что я планировал втянуть его в незаконное приключение. Стоило идти одному, да только страшно! К тому же, меня теперь беспокоили полицейские, которые тщательно проверили на въезде в Припять наши документы. Они записали мои имя и фамилию, а значит, у нас со Славой остаётся в распоряжении только время до конца экскурсии. Если мы не появимся вместе с остальной группой, то станем самыми разыскиваемыми в Припяти людьми, и мой план провалится.

— Слава, а ты когда-нибудь менял экскурсию на своё усмотрение?

— Что? Зачем? — Он склонил голову на бок. — Ты увидишь всё самое интересное, не переживай.

— Я так спросил.

Автобус затормозил у колеса обозрения. На фотографиях оно казалось мне даже величественным, а на деле... Старая бесполезная груда метала. Я традиционно сидел позади, так что пропускал туристов впереди себя. Слава ждал у дверей и вместо того, чтобы дать мне возможность ухватиться за перила, подал руку со словами «давай, держись». Не как девчонке, конечно, но я растаял. Так и стоял около него всё то время, пока Ваня обхаживал свою группу. У всех ли с собой вода, еда, все ли помнят правила.

Я так и не решился подойти к колесу поближе. Моё воображение рисовало красочную картину, как вон те тонкие подпорки не выдерживают и тысячетонная конструкция падает на меня.

Мы добрались до стадиона, издали увидели детский сад. Наверное, я один так пристально смотрел на покорёженные временем строения. В Киеве я живу в десяти минутах ходьбы от садика, и у него такой же кованый забор, как и здесь, такие же лесенки, стенки, бабочки. Даже шины такие же с цветами.

Потом прошлись к дому быта и чуть-чуть не доходя до кинотеатра «Прометей», наконец, избавились от Вани.

И я испытал знакомое чувство — смесь облегчения и скачка напряжения. Без Вани с туристами тут словно дышалось легче. Но в это же время на уши нападала тишина. Тишина — не как отсутствие звука. Тишина, будто хозяйка места, куда мы, наивные гости, зашли на огонек. Я медлил. Шёл не быстро, делая вид, что нога всё ещё побаливает. Секунды бежали, а я оттягивал момент, слушал голос Славы и мирился с тем, что у меня подскакивал пульс, когда он брал меня за рукав (появилась у него привычка буквально водить меня по безопасным тропинкам, следуя показаниям дозиметра; «Припять» я отключил, чтобы отдохнуть от писка).


Рекомендуем почитать
Смерть машиниста

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Хроника отложенного взрыва

Совершено преступление. Быть может, самое громкое в XX веке. О нем знает каждый. О нем помнит каждый. Цинизм, жестокость и коварство людей, его совершивших, потрясли всех. Но кто они — те, по чьей воле уходят из жизни молодые и талантливые? Те, благодаря кому томятся в застенках невиновные? Те, кто всегда остаются в тени…Идет война теней. И потому в сердцах интерполовцев рядом с гневом и ненавистью живут боль и сострадание.Они профессионалы. Они справедливы. Они наказывают и спасают. Но война теней продолжается. И нет ей конца…


Любвеобильный труп

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Бей ниже пояса, бей наповал

Два предприимчивых и храбрых друга живут случайными заработками. То в их руки попадает лучший экземпляр коллекции часов («Говорящие часы»), то на чужой жетон они выигрывают кучу денег («Честная игра»), а то вдруг становятся владельцами прав на песню и заодно свидетелями убийства ее автора («Бей ниже пояса, бей наповал»). А это делает их существование интересным, но порой небезопасным.


Говорящие часы

Два предприимчивых и храбрых друга живут случайными заработками. То в их руки попадает лучший экземпляр коллекции часов («Говорящие часы»), то на чужой жетон они выигрывают кучу денег («Честная игра»), а то вдруг становятся владельцами прав на песню и заодно свидетелями убийства ее автора («Бей ниже пояса, бей наповал»). А это делает их существование интересным, но порой небезопасным.


Гебдомерос

Джорджо де Кирико – основоположник метафизической школы живописи, вестником которой в России был Михаил Врубель. Его известное кредо «иллюзионировать душу», его влюбленность в странное, обращение к образам Библии – все это явилось своего рода предтечей Кирико.В литературе итальянский художник проявил себя как незаурядный последователь «отцов модернизма» Франца Кафки и Джеймса Джойса. Эта книга – автобиография, но автобиография, не имеющая общего с жизнеописанием и временной последовательностью. Чтобы окунуться в атмосферу повествования, читателю с самого начала необходимо ощутить себя странником и по доброй воле отправиться по лабиринтам памяти таинственного Гебдомероса.