Откровение - [6]

Что-то в Эльрике живое, что-то нет, что-то — не понять.

— Коса, — до Зверя начало доходить, — значит, все правильно? Здесь у тебя все правильно. Потому что мы на Обочине или потому, что ты в родном мире?

— Я не сделал ничего, за что косу стоило бы отрезать.

— А кто сделал? О… черт…

Вот теперь дошло. Окончательно.

Это Эльрик, живой и настоящий. Почти живой. Точно настоящий. Но это не тот Эльрик, что жил в Саэти. Того звали Чудовищем, этого зовут Снежный Конунг.

Они разные.

Длинные пальцы с когтями сжались, не позволив отдернуть руку. По лишенному мимики лицу, по глазам без зрачков и радужки, не прочесть ни чувств, ни мыслей, но это и не нужно. Вот же всё — свое и Эльрика — как всегда, то есть как последние несколько лет. У Князя все правильно. Он не сделал ничего из того, что сделал тот, другой шефанго. Но становится им, Чудовищем, когда приходит в Саэти. Потому, что кто-то должен.

И тогда — нет косы. Нет покоя в душе. Есть одиночество, печаль и потери.

— И один не в меру сентиментальный ангел-людоед, — Эльрик выпустил его руку, погладил по голове.

— А здесь?

— Ну, ангел-людоед есть точно.

К этому нужно было привыкнуть. Наверное, на то, чтобы привыкнуть, потребуется время. Там, в Саэти, кроме ангела, не было никого. Чужие друзья, чужая любовь, чужая семья. Не потому чужие, что принадлежали Чудовищу, а потому, что тот, переломанный, искалеченный с юности, просто не мог… что? дружить? любить? принимать любовь?

Нет, это все было, но как-то не так. Неправильно.

Непонятно.

— В Саэти нужен был Меч, — сказал Эльрик. — А у него ни души, ни чести, ни совести. Это немного мешает. Потом. Когда приходишь в себя и понимаешь, что сделал и чего не мог не сделать.

Разбившаяся ледяная маска. Черная кровь на руках, на когтях, выдирающих сердца из-под ребер. И смертельный холод потом.

Когда приходишь в себя.

— А вот это как раз не Меч. Это керват. Он и во мне есть, — Эльрик улыбнулся, показав клыки, — в каждом из нас. Ты был разочарован, когда увидел. Но не испугался.

— Я ревновал, — буркнул Зверь. — Думал, что я у тебя один.

— Ты у меня один.

— Знаю.

Не нужно ему было время, не нужно было привыкать. Все изменилось, кроме главного. Эльрик — это Эльрик. Здесь он настоящий, а в Саэти впускает в себя чужую личность. Только и всего. Зверь сам все время впускает в себя чужие личности, и Князя это никогда не напрягало.

— Потом, — сказал Эльрик, — когда Роджер меня соберет во что-нибудь дееспособное, я покажу тебя всем. И всех — тебе.

— Здесь, чтоб всегда быть рядом с тобой, надо стать очень общительным, да?

— Не похоже, чтоб это тебя расстраивало.

— Я же волк, — напомнил Зверь, — волки стайные. Если твоя стая меня примет…

— Ох, мальчик, — это была уже не просто улыбка, Эльрик почти смеялся. Совершенно неожиданно притянул Зверя к себе, обнял. — Ты все узнаешь. Придет время, и узнаешь. А семья примет, не сомневайся. Ринальдо тебя чуть не убил, когда увидел, говорит, ты тоже его первым делом прикончить хотел. Значит, сразу друг друга ровней признали. Лучше рекомендации и не придумать.

ГЛАВА 1

«Вопросы повсюду, я их чувствую, вижу, слышу,

И я отвечаю, не жалея ни сил, ни лет;

Иной существует, потому что, к примеру, дышит,

А я существую, если только знаю ответ».

Тим Скоренко

— Я вижу, господину фон Раубу не интересна обсуждаемая нами проблема. Возможно, господин фон Рауб, вы знаете больше, чем мы. В таком случае, не сочтите за труд поделиться этими знаниями.

Ну, вот с фига ли «фон Рауб», когда с первой недели знакомства стал для профессора Лейдера Вольфом? Наверное, с того, что не стоит во время семинара рисовать, а стоит слушать, о чем говорят остальные. Да, даже если ты гений, даже если у тебя осаммэш, и даже если вся профессура прочит тебе блестящее будущее.

Зверь отложил стило и взглянул на Лейдера с укоризной.

— Нет, профессор, я знаю не больше, чем вы, — он осознал двусмысленность заявления и смягчил слова улыбкой. Обижать преподавателя не хотелось… было незачем…

Зеш! В последнее время обижать хотелось всех.

Было незачем.

— Но мне кажется, что причину синдрома Деваля нужно искать снаружи, а не изнутри.

По аудитории прошел быстрый говорок, недоуменный и заинтригованный. За три месяца здесь успели привыкнуть, что он, если о чем говорит, то всегда о чем-нибудь интересном. Но за три месяца по синдрому Деваля не было ни одного семинара, этот первый, и Зверь не собирался превращать его в… эм… в семинар? Не собирался выносить на обсуждение то, что было интересно ему самому. То, что пока даже подозрениями назвать было нельзя. Они тут, все пятнадцать человек, для того, вроде, и собрались, чтобы поговорить о регулярных вспышках душевных болезней, не имеющих никаких общих симптомов, кроме регулярности, да толку-то об этом разговаривать? Ринальдо утверждает, что вспышки эти существовали всегда, сколько он себя помнит, а он себя две с половиной тысячи лет помнит. Закономерность открыл Рене Деваль — он преподавал и у Ринальдо, и у Роджера в незапамятные времена, когда эти двое были студентами — и с тех пор ничего существенно не изменилось, кроме условий содержания пациентов.

Ну, и какие тут, к акулам, семинары?