Отель «Пастис» - [51]
Саймон согласно кивнул. Разумная мысль. Может даже оказаться весело, интересно.
— Ты не думал, где можно устроить?
— Где же еще, дорогой? В самом отеле. Наш самый первый званый вечер.
Саймон вспомнил о голых камнях, дырах в стене, мистрале.
— Эрн, будет холодно. Может быть, даже подморозит. Пока там не отель, а стройка.
— А-а, — отмахнулся Эрнест, — тебе немного не хватает воображения. И если позволишь, нет ни капли романтики.
— Я не могу быть романтиком, когда мне холодно. Вспоминаю один из своих медовых месяцев… в Церматте? Точно, в Церматте, — черт возьми, полная катастрофа.
Эрнест бросил неодобрительный взгляд.
— Подозреваю, что холодной была не погода, а жена, — фыркнув, отрубил он. — Во всяком случае, там ты не замерзнешь, обещаю. К тому времени на окнах будут ставни. В очаге будет пылать праздничный огонь. Повсюду жаровни с углями, на каменных стенах пляшет пламя свечей, много еды и больше чем нужно выпивки — страшно уютно. И еще…
Саймон, сдаваясь, поднял руки.
— Эрнест?
— Да?
— Замечательная идея!
Позднее, когда закончилось последнее совещание и на смену телефонным звонкам загудели пылесосы, Саймон позвонил Николь. Эрнест уже успел с ней переговорить.
— Как ты считаешь?
— Ну, в деревне уже идут разговоры. Секретарь нотариуса сказал пекарю, пекарь жене мэра — всем известно, что появился новый proprietaire.[48] Было бы хорошо встретиться с ними и рассказать, что делаешь. Эрнест прав.
— Кого приглашать? Всех? С такими вещами всегда проблемы — забудешь одного-другого, и они переживают.
— Милый, — засмеялась Николь, — что бы ты ни делал, найдутся такие, кто будет против.
— Из деревенских?
— Нет, по-моему, не они. Ты даешь им работу, заработки. Нет, есть другие, знаешь, кто считает, что это они открыли Прованс. Парижане, англичане… некоторые не хотят ничего менять.
Саймон на минуту задумался. Наверное, так оно и есть. Он ничего не мог сказать о парижанах, но со времен, когда работал официантом в Ницце, помнил отношение заглядывавших иногда в ресторан некоторых давно поселившихся там англичан — высокомерных, заносчивых, ворчащих по поводу цен и туристов, забывая, что сами тоже когда-то были туристами. И еще, помнил он, выделявшихся мизерностью чаевых, французские официанты старались увильнуть от их обслуживания.
— Ладно, — сказал он, — давай пригласим и их. Наше дело пригласить. Ты их знаешь?
— Конечно. В такой деревне, как наша, все друг друга знают. Расскажу тебе о них, когда приедешь на следующей неделе.
— Что тебе привезти?
— Свои старые рубашки. Я в них сплю.
Саймон улыбнулся. Эта картина будет придавать ему силы в полные скуки дни, расписанные в календаре, будто препятствия на беговой дорожке от Лондона до Прованса.
Положив трубку, Николь вернулась к груде планов и смет, которые сегодня прислал ей Блан. Он предложил, прежде чем перейти к зданию, закончить отделку бассейна, с тем чтобы ранней весной начать благоустройство территории. Вполне резонно, хотя Саймон будет разочарован, что помещение к Рождеству останется в первозданном виде. Правда, у Эрнеста было полно идей, как украсить его к вечеринке. Какая они дружная пара, подумала она. Легко и приревновать. Легко и глупо. Достаточно вспомнить, что стало с другими женщинами в жизни Саймона.
Передернув плечами, закурила. Нет смысла пытаться представить, как сложатся их отношения в будущем, бессмысленно торопить их. В данный момент они складываются хорошо. Пусть так и остается. А пока что надо заняться деревенской дипломатией. Николь принесла на кухню телефонный справочник и блокнот и принялась составлять список гостей.
Можно считать, что мэр и постоянные жители, Блан и некоторые из его старших работников, пара местных агентов по торговле недвижимостью — все они, исходя из своих интересов, будут приветствовать открытие отеля. Но, кроме того, на рождественские праздники в Брассьер приедут и многие непостоянные жители. В большинстве своем тихие приятные люди, они в основном общались между собой, приглашая друг друга в гости. Их контакты с деревенскими ограничивались недолгими минутами, когда они заглядывали к пекарю или мяснику. Они отнесутся к новшеству со смешанными чувствами. Николь вспомнила, какой шум подняла кучка парижан, когда жандармерию продавали под перестройку в первый раз. Она уверена, что жалобы будут, как и тогда. И как в прошлый раз, мэр будет вежливо соглашаться и ждать, когда они разъедутся по домам и оставят его в покое.
Но самые громкие протесты последуют не от парижан, вообще не от французов. После секундного колебания Николь добавила к списку последнее имя: Амброза Крауча, дольше всех из англичан проживавшего в деревне, жившего на деньги, получаемые им от одной лондонской газеты за воскресную колонку о жизни Прованса. Это был вздорный самозваный блюститель простоты деревенской жизни (для крестьян, конечно, не для себя), сноб и попрошайка. Николь ненавидела его за злобный нрав и липкие похотливые руки. Жители Брассьера его терпели. Дачники приглашали выпить, рассчитывая узнать последние сплетни. Достаточно набравшись, а случалось это довольно часто, он разражался тирадами о грубости нынешней жизни и ужасных последствиях, как он говорил, «вмешательства человека» в устройство деревенской жизни. Можно считать, что он яростно и громогласно станет нападать на отель. Николь поставила против его имени вопросительный знак. Завтра же позвонит Саймону и предупредит об Амброзе Крауче.
