Отель на перекрестке радости и горечи - [21]

Генри схватил сумку с книгами и кинулся к выходу, уже всерьез испугавшись за Кейко — что станется с ней, если ее отца арестуют? Он даже не знает, кем ее отец работает, да теперь уже неважно.

— А завтрак? — всполошилась мать.

Генри ответил по-английски, что не голоден. Отец и мать недоуменно переглянулись. Они не поняли, в чем дело.

Он миновал перекресток на Саут-Джексон; без Шелдона он будто затих, опустел, некому стало провожать Генри. Он радовался, что друг нашел работу в клубе, но сам он без Шелдона лишился страховки. Если на перекрестке стоял Шелдон, ни один школьный громила не отваживался увязаться следом.

В тот день в классе миссис Уокер объявила, что Уилла Уитворта не будет до конца недели. Его отец погиб на борту военного корабля «Марблхед». Японские бомбардировщики потопили их конвой близ Борнео, в Макасарском проливе. Генри не знал, где это, но представлял теплое место где-то в тропиках, далеко-далеко, — вот бы очутиться там, а не здесь, под пристальными, злобными, так и буравящими взглядами одноклассников.

У Генри была всего одна стычка с Уиллом, в начале учебного года. Уилл, видимо, мнил себя героем, борцом с «желтой опасностью», пусть не на фронте, а всего лишь на школьной площадке после уроков. Уилл тогда поставил ему фонарь, но сейчас, услышав новость, Генри от души пожалел его. А как иначе? Отцы не безупречны, но даже плохой отец лучше, чем никакого, — думал он.

Когда подошло время обеда, Генри отпустили с урока. Едва ли не бегом он добрался до школьной столовой.

Кейко там не было.

Вместо нее Генри обнаружил в столовой Дэнни Брауна, одного из прихвостней Чеза, в белом переднике, с черпаком в руке. Он оскалился на Генри, словно попавшая в ловушку крыса:

— Чего уставился?

Миссис Битти топталась на кухне и хлопала себя по бокам, разыскивая в карманах спички.

— Генри, это Дэнни. Вместо Кей-Ко. Воровал из школьного киоска. И замдиректора Силвервуд отправил его сюда.

Генри окаменел. Кейко исчезла! Кухня, его маленький рай, занята одним из его мучителей. Миссис Битти, отчаявшись найти спички, прикурила от плиты, буркнула: «Тихо вы тут!» — и ушла обедать.

Генри пришлось слушать жалобы Дэнни, что его поймали, исключили из флагоносцев и перевели на кухню — вместо японки. Но едва прозвенел звонок на большую перемену и в столовую хлынули голодные школьники, Дэнни преобразился — еще бы, все улыбались, заговаривали с ним. Все как один протягивали подносы Дэнни, а Генри обходили стороной, бросая косые взгляды.

«У нас война, — подумал Генри, — и я для них враг».

Генри не дождался миссис Битти. Отложил черпак, снял передник и вышел. В класс он возвращаться не стал. Забыв про учебники и тетради, он бросился через коридор к выходу.

Вдалеке — в стороне Нихонмати — он разглядел тонкие струйки дыма, таявшие в сером небе.

16 Костры 1942

Генри кинулся в ту сторону, где видел дым. Китайский квартал он обогнул стороной. Не потому, что боялся попасться на глаза родителям, а из-за школьных инспекторов, которые отлавливали прогульщиков. В китайском квартале сбежать с уроков было почти невозможно. Школьные инспектора патрулировали улицы и парки, даже небольшие фабрики лапши и консервные заводы — в поисках детей эмигрантов, чьи родители зачастую отправляли их не учиться, а работать с утра до вечера. Их семьям, возможно, не помешали бы лишние деньги, но многие местные жители, в том числе отец Генри, полагали, что школа ограждает детей от насилия. И, как видно, не ошибались. В Международном районе было довольно спокойно, разве что сцепятся иногда враждующие группировки-тан или забредут пьяные новобранцы, затеют драку. А увидит полицейский на улице в часы занятий цветного школьника — сцапает и отправит домой, где беднягу ждет такая взбучка, рядом с которой и тюрьма покажется раем.

Генри с опаской пробирался по японской стороне Йеслер-авеню, двигаясь к парку «Кобэ». Узкие улочки японского квартала словно опустели, лишь изредка попадались прохожие — точь-в-точь как воскресным утром в центре Сиэтла, когда все магазины и заведения закрыты.

«Что я здесь делаю? — спрашивал себя Генри, глядя то на безлюдные улицы, то в стылое небо. Отовсюду змеились вверх черные струйки дыма. — Все равно мне ее не найти». И все-таки шел от дома к дому, под недобрыми взглядами редких прохожих.

В глубине японского квартала Генри вышел к фотостудии «Оти» и сразу заметил молодого хозяина. Забравшись на ящик из-под молока, тот прильнул к большому фотоаппарату на деревянной треноге. Фотограф снимал переулок рядом с Мэйнард-авеню — там Генри увидел наконец, что горит. Не дома и не магазины, как он опасался. В переулке пылали бочки и мусорные ящики, дым стелился вдоль переулка.

— Зачем снимать, как жгут мусор? — спросил Генри, гадая, узнал ли его фотограф.

Тот невидяще посмотрел на Генри, но тут же в глазах что-то промелькнуло — узнал. Наверное, по значку. Фотограф повернулся к аппарату, руки у него чуть тряслись.

— Это не мусор.

Генри встал рядом с фотографом на пятачке, где переулок вливался в улицу. Теперь он увидел, что из домов в переулок выходят люди и что-то бросают в горящие бочки. Женщина в окне третьего этажа окликнула стоявшего внизу мужчину и скинула пурпурное кимоно; описав в воздухе дугу, оно легло на грязный тротуар. Мужчина сгреб кимоно и, чуть помедлив, швырнул в пламя. Легкий шелк вспыхнул, горящие клочки разлетелись опаленными мотыльками, запорхали на ветру и черным пеплом осыпались на землю.