Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том IV - [91]

Современник событий Рунич объясняет широкое участие крестьян в войне, деятельное истребление ими неприятелей, совсем иными мотивами, далекими от патриотических. «Патриотизм был тут ни при чем», говорит он. По его мнению, «русский человек защищал в 1812 году не свои политические права. Он воевал для того, чтобы истребить хищных зверей, пришедших пожрать его овец и кур, опустошить его поля и житницы» («Русск. Ст.», 1901 г., III, 612). И нельзя не согласиться с Руничем. По крайней мере, факты подтверждают его диагноз.

Отступление (Фабер-дю-Фор)

Собственно, военные действия крестьян начались с того момента, когда неприятель посягнул на его собственность и жизнь. До этого же момента можно было наблюдать равнодушное отношение народа к неприятелю и даже в отдельных случаях мирное сожительство, проявление симпатий. Той, будто бы исконной ненависти к иностранцам, о которой говорят некоторые историки Отечественной войны и которую всячески старался вызвать Ростопчин, на самом деле не было[195]. Между находившимися в Москве французами и оставшимися здесь русскими нередко устанавливались вполне дружественные отношения, и некоторые из французских маршалов, как Коленкур, Кампан, оставили по себе светлую память в народе. В Москве, как и в Смоленске, налаживались торговые сношения окрестных крестьян с неприятелем, а в Витебской губернии, по наблюдениям генерала Дедема («Историч. Вести», 1900 г., т. 79, стр. 226), местные крестьяне были настроены дружественней к ним, чем к своим помещикам. При разгромах помещичьих усадьб и Москвы русские крестьяне часто действовали рука об руку с неприятелем, наводили его на след. Это факты, так сказать, иной категории, чем выше приведенные, но все же и они были возможны только при отсутствии ненависти к неприятелю. Еще характерно обращение русского народа с пленными в начале войны. К. К. Павлова рассказывает о следующем трогательном случае. В Орел прибыл транспорт пленных в самом ужасном состоянии. Одна бедная мещанка сжалилась над несчастными, взяла некоторых к себе в дом и стала ходить за ними и кормить их. «Истратив на них все, что имела, до последнего рубля, она, не решаясь и тогда покинуть их, стала обходить город нищею и полученными подаяниями продолжала содержать призренных ею бедняков» («Русск. Арх.», 1875, IX — XII, 228). В Сычевском уезде, центре партизанских действий, один местный бурмистр явил пример редкого великодушия и милосердия. Будучи смертельно ранен в схватке с французами, он завещал крестьянам не мстить за его смерть («Русск. Арх.», 1876 г., II, 310). Потом, особенно при отступлении «большой армии», отношение народа к неприятелю резко изменилось. И причиной этой перемены были именно грабежи и насилия наполеоновских войск. Генерал Ермолов склонен даже думать, что при другой тактике неприятеля не было бы никакой народной войны. «Если бы, — говорит он, — вместо зверства, злодейств и насилий неприятель употребил кроткое с поселянами обращение и к тому еще не пожалел денег, то армия (французская) не только не подверглась бы бедствиям ужаснейшего голода, но и вооружение жителей или совсем не имело бы места, или было бы не столь общее и не столь пагубное» («Записки», 242)[196].

Итак, взяться за оружие заставило крестьян чувство самосохранения. Когда они оправились от страха, вернулись в свои селения и увидали картину разорения и рыскающих повсюду мародеров и фуражиров наполеоновской армии, они схватили, что попало под руку, и пошли на обидчиков. И началась народная война. Смоленская губерния первая подверглась со стороны неприятеля разгрому, и она же стала первым и главным поприщем партизанских действий — Сычевский, Гжатский, Поречский, Вольский уезды в особенности приобрели знаменитость в истории народной войны. Потом, после взятия Наполеоном Москвы, народная война распространилась на московские уезды и, наконец, с занятием русскими войсками Тарутина и отступлением «большой армии», театром ее стала Калужская губерния и опять Смоленская. Это уже последний и самый напряженный этап борьбы народа с врагом.

В военных действиях крестьян можно различать — оборонительные и наступательные действия.

В одних случаях крестьяне ограничивались охраной данной местности от неприятеля. Не выходя за пределы своей округи, они отражали все вторжения сюда врага. Например, крестьянин подмосковного села Щелкова Кондрашев устроил караул и не только охранял свою фабрику и деревню, но разъезжал с казаками для охраны соседних деревень. Кроме того, устроил у себя приют для раненых и бежавших из Москвы от французов («Бумаги Щукина», V, 83). В Волоколамском уезде подобным же образом устроил охрану крестьянин помещика Алябьева Гаврила («Бумаги Щукина», IV, 352). А в сельце Володимирове, Серпуховского уезда, оборона была устроена общими силами всех сельчан («Русск. Арх.», 1876 г., II, 314).

«Есть ли французы не скакали так, как крысы, то не попали бы в мышеловку к Василисе» (Лубочн. карт.)

В других случаях крестьяне делали самостоятельные выступления по собственной инициативе. Выслеживали отряды фуражиров и истребляли их, устраивали облавы, ловили мародеров, нападали на биваки, забирали пленных.