Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том IV - [90]

, партизаны Давыдов, Сеславин и Фигнер соединились вместе, привлекли к себе гр. Орлова-Денисова, напали на Ляхово и принудили Ожеро положить оружие и сдаться в плен; подмогу, шедшую к Ожеро, они тоже разбили. Не мало затрудняли партизаны движение великой армии и тем, что, забегая вперед, портили всячески дорогу, разрушали мосты, гати и плотины на пути ее следования; благодаря постоянному соприкосновению с противником, партизаны всегда были великолепно осведомлены о планах и намерениях противника; захватывая неприятельскую почту, перехватывая курьеров, посылавшихся в отдельные корпусы или во Францию, а также ехавших оттуда, партизаны нарушали связь между отдельными частями армии и тем затрудняли их совместное действие, а, с другой стороны, доставляя все добытые сведения в главную квартиру, давали Кутузову возможность знать почти наверняка и о состоянии французской армии и обо всем ее движении. Партизаны поддерживали в то же время связь между главной армией и армиями Витгенштейна и Чичагова. Но, может быть, самым важным результатом деятельности партизанов был тот толчок, который они дали развитию народной войны. Бежавшие в местностях, занятых неприятелем, крестьяне, вооружаясь топорами, вилами, дубьем, у кого были и ружьями, предпринимали настоящие охоты за отсталыми французами, осмеливались даже нападать на отдельные мелкие отряды фуражиров, неосторожно забиравшихся далеко от своих главных сил. Эта народная партизанская война разрасталась сама по себе все сильнее и шире по мере дальнейшего вторжения французов вглубь страны, а по занятии ими Москвы приняла и очень серьезный характер.

С. Князьков

Орлы (1812 г.) — Ж. Руффе

III. Народная война В. П. Алексеева

I.

рушение нашего первоначального плана военных действий в 1812 году и отступление русских войск в глубь страны ясно показали, что война не может вестись силами одних регулярных войск и неизбежно должен быть вовлечен в военные действия весь народ, все взрослые мужчины. Правительство наше так и поняло свое положение. Александр, прибыв вместе с 1-й армией в Дриссу, «решил, как он сам выразился, призвать народ к истреблению врага». В таком привлечении народа к военным действиям русский император видел даже залог успеха своего в борьбе с Наполеоном. Он рассчитывал «сплотить общество вокруг правительства» и нанести удар врагу именно силами заинтересованного, таким образом, в войне народа (Шильдер, «Александр I», т. III, 101)[193].

Тогда же было положено и начало привлечению к войне мирного населения. Отъезжая из Дриссы, Александр издал манифест (6 июля), в котором призывал народ прийти на помощь правительству образованием народных ополчений и материальными средствами. Одновременно с этим главнокомандующий 1-й армии Барклай-де-Толли, вступив в пределы Смоленской губернии, призвал всех к вооруженному восстанию против неприятеля. В воззвании Барклая указывалось даже, как действовать против неприятеля, какими способами мирному населению вести эту впервые тогда начавшуюся партизанскую войну.

На призыв русского правительства откликнулись все классы населения, и весь народ в своем целом принял довольно широкое участие в войне 1812 года. Из отдельных же классов, несомненно, наибольшее участие приняли низшие и, в частности, крестьянство. Не говоря уже об ополчениях, которые сплошь состояли из крестьян, вся тяжесть защиты родной земли в полосе военных действий вынесена крестьянскими плечами[194].

Участие крестьян и отчасти других представителей низших классов населения в военных действиях 1812 года мы собственно и называем народной войной.

В первый момент, однако, все население, в том числе и крестьяне, реагировало на вступление неприятеля в русские пределы не вооруженным восстанием, а страхом и бегством в леса и отдаленные уезды. Так, Смоленская губерния, по свидетельству современников, быстро стала пустеть с приближением французской армии. «Все покидали свои дома, стар и млад, чиновник, помещик и крестьянин, повсюду тянулись обозы с наскоро захваченным скарбом». «Гжатский уезд был совершенно пуст», «Поречский уезд также страдал отсутствием крестьян и чиновников», в Дорогобужском уезде организатор народных отрядов Денисов «не нашел ни одного человека, могущего заняться вербовкой партизанов». Одним словом, как доносил тверской губернатор Кологривов, взявший в свое заведывание Смоленскую губернию, здесь «все попряталось и разбежалось, даже смоленский губернатор скрылся неизвестно куда» («Русск. Ст.», 1900 г., IX, 651–665). Когда же неприятель после Бородина направился к Москве, то, по словам Ростопчина, «жители здешней губернии от страха быть ограбленными от неприятеля или от своих войск, более, нежели на 50 верст в окрестностях Москвы, оставив свои селения, разбежались» (Щукин, «Бумаги», VII, 413). Ту же картину можно было наблюдать и в других местах — даже в таких отдаленных губерниях, как Вологодская, по свидетельству Завалишина «Древняя и Новая Россия», 1879 г., № 2, 148–149).

Если, тем не менее, народ поднялся против неприятеля и народная война не только возникла, но и приняла очень широкие и грозные размеры, то причиной тому были, на наш взгляд, во всяком случае, не обращения к народу правительства. Правительственные манифесты и воззвания были рассчитаны на пробуждение в крестьянах патриотического чувства. Только ростопчинские афиши взывали к шовинизму, точнее, просто старались вызвать в народе животное озлобление к иностранцам. Но какое же может быть отечество у раба? А русский крестьянин очень часто тогда стоял ниже раба, был вещью. И подвинуть его на защиту именно отечества было вовсе не так легко.