Отечественная война 1812 года глазами современников - [34]
Однажды является к ним сотский с донесением, что французов видимо-невидимо, тысяч десять, пришло в их село и расписывают квартиры. От завода село было в 10 верстах. Сделалась ужасная суматоха, собрался военный совет. В заводе стояло всего два батальона. Другим командовал какой-то худощавый высокий майор, прозванный по длинноте Колбасою. Колбаса был человек храбрый, отец мой — трусливого десятка. Первый доказывал, что надобно сразиться, что он спрячет свое войско в заводе за плетнями, а когда французы пойдут мимо, то ратники сквозь плетень вдруг всех их посадят на пики. Напротив, батюшка не одобрял такой военной хитрости и советовал бежать, доказывая, что два батальона не сладят с 10 тысячами.
Спор разгорался. Колбаса, как старший, велел собрать оба батальона, а батюшка велел запрягать себе в повозку лошадей. «Как вы смеете бежать! — кричал Колбаса. — Я вас арестую! Пожалуйте вашу саблю!» — «А где мне взять ее? — отвечал отец мой. — У меня и мундира нет». — «Я вас посажу под караул!» — «Полно, братец Колбаса, лучше бы хорошенько расспросить сотского, а то что-то невероятно, чтоб неприятели расписывали квартиры». — «Вы не знаете военных действий! — кричал майор на батюшку. — Село небольшое, войска десять тысяч, как же не расписывать квартиры? Ведь надобно же где-нибудь пообедать, ха-ха-ха!»
Однако ж позвали сотского. «Ты сам видел французов?» — «Нет, я живу с версту от села, в другой деревне. Ко мне прибежал оттуда свояк». — «А свояк твой сам их видел?» — «Нет, он молотил на току, к нему прибежала жена и сказала, что нашла сила несметная. Свояк прямо с току бросился полем ко мне в деревню, а я — к вам…»
Тут решились послать разведать — и оказалось, едет от французов рославльское казначейство с тремя присяжными.
Атеней. 1858. Часть I. № 8
(цензурное разрешение 21 февраля). С. 530–535.
Г. К. Рожнова
Рассказ о Двенадцатом годе бывшей дворовой,
живущей в Покровской богадельне
Теперь осталось так мало свидетелей Двенадцатого года, что надо принимать встречу с одним из них как «une bonne fortune»[69], по французскому выражению. Их рассказы большей частью однообразны, редко можно указать на выдающийся факт, но нам дорогй малейшая подробность, относящаяся к кровавой эпохе Наполеоновского нашествия, и мы поставили себе долгом записывать все, что слышим от ее современников.
Наша рассказчица была из дворовых Петра Дмитриевича Березникова. Он жил с семейством в своем московском имении, между Рузой и Можайском, когда разнесся слух о приближении французской армии.
Наши господа были уже не молоды, говорит Глафира Климовна, старшую дочку замуж выдали, а при них оставались три барышни на возрасте да сынок; он был всех меньше, и решил барин, что надо ехать в ярославское имение. Как все приготовили и уложили к отъезду, позвали священника отслужить напутственный молебен. И мы все пришли помолиться. То-то наплакались! Карета уж стояла у крыльца; сели в нее господа и уехали.
Как только мы их проводили, говорит покойный батюшка, он был приказчиком: надо, говорит, все господское добро припрятать. Собрал он крестьян и приказал им вырыть две большие ямы. Поставили туда сундуки и много мебели, обложили все соломой и заклали досками, а доски засыпали землей. Лишь покончили с этим делом, батюшка нам говорит: «Теперь мы свое добро спрячем и уйдем к себе: казаки здесь проезжали и сказывали, что все будет сожжено на пути злодеев, может, и до нас дойдет очередь».
Наши мужички тоже видели казаков и собрались тоже в лес уходить, а некоторые на деревне остались. А мы, все дворовые, поднялись вместе. Было нас человек сорок с лишком. Я была тогда по двенадцатому году и все очень ясно помню. У нас стоял кирпичный завод и была вырыта большая печь для обжиганья кирпичей.
Мы в нее поставили все наши сундуки, заложили их кирпичом, а сверху навалили мусора. Потом взяли, что было, съестного, скотину выгнали в поле, сами ушли в лес и поставили себе шалашики.
Живем там день, другой, а едим не больно жирно, потому что надо провизию поберечь. Помню: очень я раз проголодалась и попросила тетку, чтобы дала она мне перекусить, а она говорит: «Христос с тобою, ныне постный день, еще не отошли обедни, а уж ты об еде». Ведь тогда строго посты соблюдали, не то что теперь: постов-то знать не хотят.
Как все съестное у нас, бывало, подберется, пойдут несколько человек в деревню кое-что приготовить, и прожили мы так уж сколько дней, не помню. Был с нами мальчишка лет двенадцати; скучно ему стало, и побежал он в шалаш кузнеца. Подошел и слышит там:
