Отец - [3]
К заиндевевшему стеклу прильнуло лицо старушки. Не хотелось верить, что рухнула последняя надежда. Старик растерялся, не зная, что делать. Затем решительно сказал:
— Поеду в кузове.
Рашид улыбнулся.
— Холодно там, замерзнете.
— Все равно надо ехать.
Видя, что старика не отговорить, Рашид взял у него дыню, сунул ее в кабину, а сам полез в кузов, чтобы устроить упрямого пассажира. Развернув какой-то ящик, он достал из него брезентовую палатку.
— Садитесь сюда, здесь не так дует, а будет холодно — прикройтесь брезентом. Хорошо, что на вас валенки.
Рашид спрыгнул на землю, влез в кабину. Машина тронулась.
На зимних дорогах не разгонишься, а когда начался подъем на Шеронский холм, пришлось вовсе сбавить скорость, и машина буквально ползла, переваливаясь на ухабах, с трудом разворачиваясь на крутых поворотах. Щуплое тело старика не находило опоры, и его раскачивало, трясло, подбрасывало. Рев мотора и глухие удары цепей отдавались в ушах сплошным шумом. В глазах рябило от монотонного чередования валунов, откосов, заснеженных оврагов. С высоты хорошо просматривался кишлак, оставшийся у подножия холма.
Старик смотрел на беспорядочно разбросанные дворы, на причудливые очертания садов и огородов, и мысли его плелись так же беспорядочно и причудливо. Думалось ему о дороге, которую он знал до последнего изгиба, о нелегкой шоферской доле, о том, что будет, если вдруг испортится машина. А потом, он и сам не заметил когда, забрезжил образ Мурода. Вспомнился последний приезд сына.
Было это глубокой осенью. Уже шли дожди, и подступали первые холода. Старика, как всегда в такую пору, донимал ревматизм. Превозмогая боль в йогах, он колол на кухне дрова. Все раздражало его в тот день, и даже неизменные мысли о сыне были желчными, горькими. Он давно убедил себя, что жилось бы ему куда легче, будь Мурод рядом. Вроде бы и умный он, л вот скитается черт знает где. Отдаст отец богу душу — и попрощаться не сможет, не понесет на плече одну из ручек отцовского тобута[1]. Пока узнает, пока доберется из Душанбе, люди уже засыплют тело землей… Для того ли растил он сына, чтобы выпустить его ветром в поле?! Сам он немногого добился в жизни и теперь все свои планы связывал с Муродом. Когда тот еще учился, старик мечтал: вот встанет сын на ноги, вернется под отчий кров, и тогда можно будет хоть на старости отдохнуть, снять с плеч груз житейских забот.
Раздумья старика прервал ошалелый крик дочери:
— Брат приехал, брат!
Все бросив, старик поспешил во двор.
Сын приехал с невесткой, оба молодые, стройные, нарядные. Лица их светились радостью.
От волнения старик прослезился, суматошно забегал, забыв о боли в ногах, будто ее никогда и не было. И уж совсем он расчувствовался, когда сын, распаковав чемодан, стал доставать гостинцы — конфеты в ярких обертках, набот[2] и эти вот валенки.
В тот вечер многие пришли навестить Мурода. Пока гости сидели за чаем и сладостями, старик, позвав соседского мальчишку, велел ему сбегать к мяснику.
— Приведи его. Скажи, сын приехал. Барана нужно зарезать.
А сам, прихватив большое алюминиевое блюдо, спустился в сад. Там он нашел прикрытую брезентом виноградную лозу, развернул ее и тщательно обобрал сухую траву, защищавшую плоды от заморозков. Виноград этот он сберегал для сына. Сорвав последнюю, самую маленькую гроздь, притаившуюся за пожухлым бурым листом, старик попробовал одну из ягод. Она была упругой и сочной.
«Не взяли холода. Повезло моему Муроду, доля его сохранилась».
Не без гордости ставил он поднос на дастархан.
— Вы просто чудодей, — с восхищением отметил старик сосед. — Надо ж до сих пор удержать грозди в виноградной лозе. Даже вкуса не потерял, а сочный какой!
Вскоре пришел мясник, освежевал барана. По двору поплыли запахи шурпы и плова. А гости все шли и шли, и всех их старик встречал на ногах, как и положено гостеприимному хозяину…
Весь следующий день Мурод с женой обходили знакомых. Вернулись под вечер, на закате солнца, и с первых же слов сын огорошил отца неожиданным решением: мол, друг обещал из района прислать машину, и, если она придет, они сегодня же отбудут.
Старик изменился в лице.
— Ты, сынок, словно к соседу за спичками забежал. Не обижай отца…
— Не могу, извините. Путевка у меня на курорт и билет уже заказан — завтра надо лететь.
— Вот, значит, как, — сказал старик упавшим голосом. — А я поговорить с тобой собирался.
— Можно прямо сейчас. У нас еще есть минут тридцать.
Какое-то время старик раздумывал — начинать или не стоит, но потом, решившись, тяжело вздохнул.
— Сынок, — начал он, — вот уже почти восемь лет, как ты оставил дом. Пять из них ты учился, и я, как мог, худо ли, бедно, помогал тебе. Потом ты еще три года задержался в городе. Поработал, а теперь, может, хватит?
— Что вы хотите сказать, отец?
— А то, что пора бы и возвращаться. Я уже стар, здоровьем, сам знаешь, не могу похвастаться. Ни сил в руках, ни зрения в глазах…
— Нам трудно понять друг друга, отец. В городе у меня хорошая работа, квартира. Люди годами добиваются того, что у меня есть. Да и что я здесь буду делать?
— В колхозе работы хоть отбавляй. А не хочешь, в районе найдешь занятие. Работа, я так думаю, не бывает хорошая или плохая, работа везде работа. Если же заботит крыша над головой, то в нашем доме комнат много, всем места хватит.
В настоящее издание включены роман «Три дня одной весны», повести и рассказы известного таджикского писателя Саттора Турсуна. В основе произведений Саттора Турсуна — нравственно-философская проблематика. Интерес к глубинам души героев, острая социальность, напряженность сюжета — наиболее характерные черты творчества этого писателя.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Из общего количества 9200 белорусских деревень, сожжённых гитлеровцами за годы Великой Отечественной войны, 4885 было уничтожено карателями. Полностью, со всеми жителями, убито 627 деревень, с частью населения — 4258.Осуществлялся расистский замысел истребления славянских народов — «Генеральный план „Ост“». «Если у меня спросят, — вещал фюрер фашистских каннибалов, — что я подразумеваю, говоря об уничтожении населения, я отвечу, что имею в виду уничтожение целых расовых единиц».Более 370 тысяч активных партизан, объединенных в 1255 отрядов, 70 тысяч подпольщиков — таков был ответ белорусского народа на расчеты «теоретиков» и «практиков» фашизма, ответ на то, что белорусы, мол, «наиболее безобидные» из всех славян… Полумиллионную армию фашистских убийц поглотила гневная земля Советской Белоруссии.
Роман И. Мележа «Метели, декабрь» — третья часть цикла «Полесская хроника». Первые два романа «Люди на болоте» и «Дыхание грозы» были удостоены Ленинской премии. Публикуемый роман остался незавершенным, но сохранились черновые наброски, отдельные главы, которые также вошли в данную книгу. В основе содержания романа — великая эпопея коллективизации. Автор сосредоточивает внимание на воссоздании мыслей, настроений, психологических состояний участников этих важнейших событий.
Роман «Водоворот» — вершина творчества известного украинского писателя Григория Тютюнника (1920—1961). В 1963 г. роман был удостоен Государственной премии Украинской ССР им. Т. Г. Шевченко. У героев романа, действие которого разворачивается в селе на Полтавщине накануне и в первые месяцы Великой Отечественной войны — разные корни, прошлое и характеры, разные духовный опыт и принципы, вынесенные ими из беспощадного водоворота революции, гражданской войны, коллективизации и раскулачивания. Поэтому по-разному складываются и их поиски своей лоции в новом водовороте жизни, который неотвратимо ускоряется приближением фронта, а затем оккупацией…