Отец - [2]

Поглощенный своими думами, старик и не заметил, как уже у дома его нагнал «газик». Из машины выглянул председатель колхоза. Он был в полушубке, в каракулевой шапке с опущенными ушами.

— Как здоровье, амак? — окликнул он старика.

— Спасибо, живу. Вас вот порой недобрым словом поминаю.

— Чем же я провинился? — улыбнулся председатель.

— Будто не знаете? Библиотека-то наша целую зиму не топлена,

— Верно, оплошали. Сегодня же ваша дочь получит и уголь и дрова. Я уже распорядился… На сельсовет понадеялся — вот так и получилось.

— А сельсовет понадеялся на вас… Ну да ладно. Что хорошего у вас? — уже другим тоном спросил старик.

— Э-э, хвалиться нечем. Замучил нас этот снег.

— Еще и мороз. Как там скотина? Кормить-то есть чем?

— Сена еще кое-как набираем, а комбикормов ни грамма. Уже с неделю из Хайрабада возим жмых на трех машинах, только при наших дорогах больше двух рейсов за день не сделаешь.

— Ничего, раис, крепитесь, скоро весна. А зимние беды вам наука. Впредь заранее о кормах будете печься, да и о библиотеке, надеюсь, тоже…

— Даю слово, не забудем, — засмеялся председатель и тут же, будто случайно вспомнил, сообщил скороговоркой: — Вчера к ночи звонил Мурод! Я хотел еще утром заглянуть к вам, да закрутился. Вы уж извините, заботы…

— Мурод звонил?! — встрепенулся старик. — Как он там? Что сказал?

— Просил передать, чтобы вы как можно скорее приехали к нему.

— Уж не случилось ли что, не спросили?

— Слышимость была отвратительная… Только и разобрал, что ждет вас.

— О господи! К чему ж такая спешка?.. Лишь бы не несчастье…

— Да не тревожьтесь вы. Сам же звонил — значит, жив-здоров. Просто, видать, соскучился.

— Нет, — не успокаивался старик, — не стал бы он без причины звать меня в такую стужу.

— Напрасно разволновались. Ничего с ним не случилось — вот увидите.

Председатель попрощался и, еще раз сославшись на занятость, уехал.

«Дай бог, чтобы все было благополучно», — беззвучно шептал старик. В тревоге и полный смутных предположений он вошел к себе во двор.

О чем только не передумал он, сидя дома на курпаче — у печки. Такого еще не было, чтобы Мурод позвал его, к тому же зимой и после такого долгого молчания. Ни писем, ни звонка, и вдруг приезжай. В студенческие годы сын куда чаще напоминал о себе, особенно когда оставался без денег. Но это было так давно… Может, на работе что? Или в семье?

Чем больше думал старик, тем тревожнее становилось у него на душе. Конечно, узнай он раньше о просьбе сына — хотя бы утром, когда еще можно было поспеть на автобус, — он не стал бы раздумывать. До Хайрабада на машине, а там поездом, и к полудню наверняка уже сидел бы у сына. Но сейчас…

«И все же надо ехать. Как-нибудь доберусь. Вот и председатель говорил, что машины за жмыхом ходят».

Старик прошел на айван. Там жена возилась со стиркой. В свой дом он привел ее вдовую, лет двадцать назад, когда Муроду шел уже седьмой год. Своих детей тогда у нее не было, и она сумела заменить мальчику умершую мать.

— Достань, мать, мне чистую одежду. Съезжу-ка я в Душанбе.

— Что это вам взбрело в голову? На дворе холодина, плюнешь — слюна на лету замерзает, а вы в дорогу…

— Сын твой звонил, просил срочно приехать.

— Никак случилось что? — с беспокойством спросила женщина.

— Не знаю, мать… Ты торопись, а я в кладовку схожу, Неудобно с пустыми руками ехать.

Женщина, оставив корыто, скрылась в комнате, а он, прихватив на кухне корзину, направился в кладовую.

Там в двух ящиках из-под чая хранились в песке осенние яблоки, а под самым потолком, на балке, висели аккуратно подвязанные гроздья винограда. Все это припасалось на всякий случай.

Устлав дно корзины сухой травой, старик снял в одном из ящиков верхний слой песка, выбрал из него два ряда крупных яблок и, обтирая плоды ладонью, стал укладывать их в корзину. Потом он нашел какой-то пустой ящик, перевернул его вверх дном, взобрался на него и осторожно снял несколько гроздей винограда. Виноград он уложил поверх яблок, предварительно сдув с него пыль. Кажется, все. Старик принес с кухни дастархан, накрыл корзину и осторожно, чтобы не подавить виноград, заправил края ткани внутрь корзины. И тут он уловил сладковатый запах, исходящий из темного угла кладовки.

«Неужто осталась дымя?»

Он снова взгромоздился на ящик, сеял с балки дыню, переплетенную крест-накрест высохшей плетью, поднес к двери, поближе к свету, и внимательно осмотрел ее. У самой плодоножки темнело подгнившее пятнышко.

«Ничего, отвезу. Где сейчас, на исходе зимы, найдешь целую дыню!»

Вскоре с корзиной и дыней он уже стоял за воротами, высматривая машину. Ждать пришлось долго. Была минута, когда он, потеряв всякую надежду, хотел вернуться в дом, но как раз в это время вдали показался грузовик. Он медленно полз на подъем, подгребая снег увитыми цепью колесами.

«Вот все и улаживается», — воспрянув духом, подумал старик. Он поднял руку, машина остановилась. В человеке за рулем старик узнал дальнего родственника.

— Куда путь держишь, Абдурашид?

— В Хайрабад, амак, за грузом. С утра ремонтировался, вот только управился.

— Возьми меня, сынок. В город еду, Мурод вызывает.

— Рад бы, да я не один. Соседка вот. — Рашид кивком головы показал на кабину, — У нее в Хайрабаде сын женится, на свадьбу торопится.