Отец и сын, или Мир без границ - [26]
К этому возрасту Женя почти безошибочно дифференцировал адресатов и говорил «биба» (biscuits) и «ба / бо» (ball) мне и «пика» (печенье) и «мя» (мяч) – всем другим, но иногда смешивал слова и в разговоре со мной называл мяч не «бо», а «мя». Бо (мяч) появился из моего перевода «Усатого-полосатого». Там, во введении, последний абзац о девочке такой: «И был у нее кто бы вы думали?» На этом месте я делал драматическую паузу (а у Жени загорались глаза) и объявлял: «Котенок». Женя разражался счастливым смехом. Вскоре девочка начинала учить котенка говорить: «Скажи „мяч“». Женя без всякой моей подсказки делал жест в сторону мяча, который постоянно лежал под кроватью без употребления. Я спрашивал, показывая на картинку: «Что это?» Раздавался ответ: «Ба».
Мне было не угнаться за всем миром. Непринужденных бесед со мной и слушания английских книг не могло хватить, чтобы Женя овладел вторым языком. Это я прекрасно понимал. Кассандра, в свое время бурно ратовавшая против английского, сменила гнев на милость и сказала: «Учи, но не форсируй». Советы давать легко.
Я, конечно, форсировал, и, если обнаруживалось, что Женя что-то знает только по-русски, невзначай сообщал ему английский эквивалент (пребывая в растерянности, только когда сталкивался с боровинкой, белым наливом и сыроежками). Он, кстати, приходил в ярость, когда не мог рассказать дедушке то, что услышал от меня. Гуляя, мы однажды наткнулись на детский сад, а дома выяснилось, что он не знает, как назвать kindergarten по-русски, и я спешно помог ему. Сознавая, что делаю это с педагогическими целями, я не раз дословно повторял какие-то фразы, связанные с режимом, да и не только с ним, полагая, что формулы потом удастся разбить на отдельные слова.
Самой форсированной игрой были поиски любимых предметов. Среди них второе место (вслед за белым футляром от моих очков) занимала электрическая бритва. Жене год и четыре месяца. Бритва может быть спрятана под подушкой, под одеялом и в прочих местах, но всегда «под» чем-то, и я хочу, чтобы он запомнил этот предлог. Когда я говорил, что бритва на моей кровати под подушкой, он беспомощно оглядывался и не знал, куда идти. Наконец, поняв основное направление, бежал к кровати, но что делать дальше? Что такое под? Он начинал бешено копаться в том месте, где бритва лежала накануне, и требовались наводящие движения, чтобы она была извлечена на свет. Но и награда полагалась немалая: схватить щеточку и крышечку и наиграться с ними всласть.
По вечерам перед купанием мы искали желтую утку и красную рыбу, а они ухитрялись попадать в самые различные места. Даже год спустя господствовала механическая память: Женя точно знал, где надлежало быть тому или иному предмету, и не мог сообразить, что место изменялось. Но он повзрослел, и бритву вытеснил транзисторный приемник. Я вижу, как он разгребает дедушкину кровать. «Что ты ищешь?» – «Радиоприемник». Было сообщено, что его забрал мастер, так как потребовался серьезный ремонт. «Ты ведь знаешь, где он?» – «У дяди Феди» (персонаж вроде Антошечки; некий дядя Федя когда-то чинил нам замок). Знает, но не верит. И правильно делает, так как приемник точно в кровати. «Где Наф-Наф?» – спрашивает Женя. «Уехал в город», – отвечаю я. «Нет, он под диваном!» Не сомневался в результате, а спросил – излюбленный трюк. Теперь-то предлоги прочно сидят в голове: на диване, за диваном, под диваном… Дофорсировались.
Подобно тому, как девочка учила говорить котенка, учат детей и взрослые, бесконечно спрашивая об имени и возрасте, требуя апробированных демонстраций любви и по многу раз называя одну и ту же игрушку. Только самые глупые родители не развивают целенаправленно речь своих детей и пользуются фразами типа: «Ах ты мой холосый». Разница между мной и другими состояла в том, что я обитал в параллельной вселенной (говорил на чужом для всех языке) и что меня постоянно пугали, да еще звенело в ушах Кассандрово злое пророчество: «Не сейчас, так после». К осени Женин английский стал правильным и беглым. Здесь не место рассказывать о том, как укреплялась грамматика, как возникли придаточные предложения, как ловко он соединял в разное время услышанные слова и конструкции. Без примеров такой рассказ бесполезен, но примеры надо было бы переводить и пояснять, и получился бы научный трактат. Я думаю, что Женя прошел тот же путь, что и его англоязычные сверстники. В фонетике это было безусловно так. Гласные и согласные появлялись в его речи в предсказуемом порядке, и ко времени отъезда наш почти трехлетний сын говорил с чистым британским (моим) произношением, от которого в Америке очень скоро не осталось и воспоминания.
Тема «От 2 до 5» неисчерпаема, и, хотя все дети, усваивая и творя язык, похожи друг на друга, каждый изобретает что-то новое, и родители не устают поражаться изгибам мысли и богатству языковой фантазии малышей. Взрослым-то открывать нечего, и ошибки наши стандартны. Опыт вытравил в нас творческое начало. Что-то придумывают поэты (но их изобретения натужны), и удивительные ассоциации возникают у людей с психическими отклонениями, а в жизни остальных господствует унылая норма, ибо что лучше – порядок или беспорядок? То-то и оно.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.