Отец и сын, или Мир без границ - [27]

Шрифт
Интервал

Все в мире имеет название, но по чьему-то недосмотру один и тот же ярлык бывает нацеплен на разные предметы. Случилось так, что и мою маму, и одну из сестер тещи звали Идой. Женя, конечно, знал это всегда, но ему уже был год и десять месяцев, когда он заметил столь потрясающее совпадение. В тот вечер он долго сидел на полу и нараспев произносил: «Баба Ида! Тетя Ида!» Тетя Ида жила через весь город от нас и наведывалась редко. Зато Женя постоянно слышал бабушкины телефонные разговоры с ней и вскоре сам стал бегать с игрушечным телефоном, крича: «А-ё, тетя Ида!» На даче, уже после открытия двух Ид, мы познакомились с шотландским сеттером Эльфом и еще каким-то псом; оба имели домашнюю кличку, далекую от паспортной, а именно Кузя. Было что-то неестественное в этом двоекузии, и Женя настойчиво повторял: «Этот Кузя. Тот Кузя». Требовалось восстановить гармонию.

Ассоциации ребенка поражают тем, что он склонен выделять броские, но несущественные для функционирования предметов черты и проводить недоступные для взрослого ума параллели. На улице мы видели аварийную машину: зеленую с красной полосой, а через несколько дней рассматривали яблоки: симиренко и китайские. Я объяснил Жене, что китайские яблоки зеленые, но с красными полосками. Он мгновенно среагировал: «Как на аварийной машине». Спустя полгода Ника смазала себе зеленкой переносицу, и получился крестик, на что последовало: «Мама – машина скорой помощи».

Мы изучали ромашку: сама она белая, а серединка у нее желтая. И вдруг он сказал: «Синий кружок». Я удивился: почему синий? Он объяснил: «На пластинке». Действительно, на пластинке со Вторым концертом Бетховена этикетка была синего цвета. Услышав предупредительный звонок на станции (поезд идет), он сказал: «Будильник».

Нам доставили спеченный из остатков теста пирог с черникой. Я спросил Женю, что там внутри. Он ответил: «Деготь». О бочке с дегтем говорилось в одном из стихотворений. Кроме того, мы видели просмоленные бревна, и об одно я испачкал брюки – событие, обсуждавшееся долго и часто. Не мог же он не понимать, что деготь несъедобен! Зато о цветном темно-красном стекле на веранде одной дачи он сказал (сначала мне, а потом Нике по-русски), что оно цвета варенья из черной смородины.

Он нашел палочку с заостренным концом и сказал: «Карандаш»; смешал в ведерке воду с песком и назвал бурую жидкость кофе (этот напиток он незадолго до этого увидел впервые). Как всегда, самые удачные Женины ассоциации имели связи с гастрономией, хотя многие выводы покоились на недоразумении: например, он был уверен, что в парке Победы стоит очень много «Побед». Все эти всплески тривиальны, но, когда у тебя один ребенок, каждый шаг – прорыв.

Замечательна способность ребенка сравнить китайское яблоко и аварийную машину. Умение логически мыслить приходит позже (и драгоценную первоначальную способность убивает). Всякому ясно, что запугивать детей глупо, но надо же сказать, что машина опасна, что крапива жжет, а поганки ядовиты. Во время похода в лес вдруг раздается визг: «Поганка, поганка!» – сопровождаемый потоком слез. Он лизнул собственный палец, и что-то ему там не понравилось. Откуда же поганка, если нам по дороге не попалось ни одного гриба?

Одно время Ника каждый вечер возвращалась на дачу. Накануне мы встретили ее в лесу. Назавтра мы вышли прогуляться после ее приезда. Женя:

– Вдруг мы встретим маму.

– Как это может быть? Ты же знаешь, что мама дома.

– А вдруг?

Так возникают чудеса в детских сказках: пальцы на руках превращаются в мухоморы, а добрая фея вырастает прямо из-под земли, хотя она только что находилась за тридевять земель. И если вдуматься, чего не бывает? Ника варила суп и ушла. Женя озабочен: «А она не забыла сказать: „Раз, два, три, горшочек, не вари?“»

В Жениной речи интонации заменялись словами, слова начали потихоньку сочетаться друг с другом, усложнился синтаксис, и наконец нас захлестнул речевой поток – всё как у всех. В этом потоке причудливо смешались отрывки из услышанного от нас и куски любимых стихов, в основном из Чуковского, часто переиначенные. За словом «денежка» неизменно следовало: «Муха денежку нашла» (вариант вне связи с контекстом: «Муха дедушку нашла»). Ника назвала его «солнышко»; он тут же добавил: «краденое»; она же часто называла его «киска любимая»; увидев кошку, он сообщил ей: «Киска бимая» (это не было шуткой: просто он воспринимал многие русские и английские фразы как целое, не расчленяя их на отдельные слова).

Услышав от моей мамы «суп с котом», на вопрос, с чем был суп, ответил: «С котом». «Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке хлеб купил», «Приходи к нам, тетя доктор, нашу детку полечить» (это вариация на строчку из «Сказки о глупом мышонке» Маршака), «Едет-едет водопад на Октябрьский парад» (эту импровизацию он очень ценил и декламировал всем гостям).

В год и одиннадцать месяцев появились пирамидкино кольцо, очкиный футляр, ключиный футляр, слова «машинкино», «ушибка» и двуязычный Зайчик. Дело в том, что к нам заходил знакомый, названный по-русски дядя Исаак, а по-английски Uncle Isaac. Isaac произносится «Айзек». Вот этот Айзек мгновенно превратился в Зайчика и был благополучно переведен на английский как Uncle Hare, то есть дядя Заяц.


Рекомендуем почитать
Записки о России при Петре Великом, извлеченные из бумаг графа Бассевича

Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.


Размышления о Греции. От прибытия короля до конца 1834 года

«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.


Иван Ильин. Монархия и будущее России

Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.


Граф Савва Владиславич-Рагузинский

Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)


Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.