Отец Александр Мень - [42]

Особенностью комнаты был голубой абажур. Его тихий успокаивающий свет делал голубым и окно. Его было видно от тети Леночки, и свет был как бы сигналом, что всё в порядке, всё спокойно. Тетя Верочка специально обменяла свою лучшую и большую комнату на эту крохотную, чтобы быть рядом с детьми и тетей Леночкой.

Здесь прошли многие часы наших занятий, были прочитаны по-английски „Оливер Твист“ и по-французски — „Приключение Нильса с дикими гусями“, а позднее — Эдгар По и Оскар Уайльд. Однажды, уже в 1950-е годы, тетя Верочка привела с собой девочку моего возраста, смуглую, с черными живыми глазами и длинными волнистыми волосами. „Не знаю, как мне вас и познакомить“, — сказала она.

Мы сами познакомились. Девочку звали Варенька Фудель. Теперь книги ее отца С. И. Фуделя — о Павле Флоренском, о Достоевском и другие — издаются, а в то время Сергей Иосифович отбывал лагеря и ссылку, мать Вареньки, Вера Максимовна, также была в местах весьма отдаленных. Девочка жила в семьях людей, близких „катакомбной“ церкви.

Во время наших занятий, а теперь мы стали заниматься вместе с Варенькой, в комнате тети Верочки часто появлялся Алик. Всегда стремительный, оживленный, вдохновенно серьезный, он охотно общался и с теми, кто был младше его, — а в том возрасте разница в шесть лет почти непреодолима. Стоило обратиться к нему, как лицо его озаряла приветливая улыбка; казалось, он рад видеть и слышать именно тебя и готов всё для тебя сделать. Его „налеты“ в комнату тети Верочки были всегда неожиданны и молниеносны. Тогда наши занятия прерывались, дверцы шкафа распахивались. Он брал оттуда нужные ему книги и удалялся так же стремительно, как приходил. „Вот видите, — говорила тетя Верочка, — Алик читает не одну книгу, как мы, а сразу пять“. Действительно, и на даче в „Отдыхе“ он раскладывал на садовом столике несколько книг и занимался так, как мы тогда еще не умели».

Монахине Досифее (Е. В. Вержбловской) запомнилось пребывание Алика в гостях на даче во второй половине 40-х: «Однажды — Алику было тогда 12 лет — матушка (схиигумения Мария) прислала его к нам на дачу пожить. Он прожил у нас недолго: недели две, может быть, три. Помню, что это был мальчик, который всё время сидел с книжкой, хорошо рисовал, был очень покладистым и тихим. Сначала, когда он приехал, я приняла его с внутренним неудовольствием — у меня была масса обязанностей, и я подумала: „Ну вот, еще и с мальчишкой возиться…“ Но он был очень тактичен и даже незаметен, и если я его иногда спрашивала: „Алик, ты хочешь то-то или то-то?“, он быстро скороговоркой отвечал: „Как хотите, я молчу“. Как будто уже тогда он сознательно вводил в свою жизнь слова Христа „откажись от себя“. Он очень много писал, и это было уже началом его работы над книгой „Сын Человеческий“.

Мы жили тогда на „Правде“, и я повезла Алика на „43-й км“, куда мы впоследствии переселились, знакомить его с детьми наших друзей. Они приняли его, но не совсем — считали его немного „воображалой“. А он был просто другим: он был, с одной стороны, совсем ребенком, а с другой — совсем взрослым, глубоким, наблюдающим и все понимающим человеком.

В моей памяти остался один эпизод, который я не могу забыть до сих пор. Неожиданно для всех нас приехала наша „казначея“ Лида, человек очень быстрый и несколько резковатый. Она вошла в калитку и крикнула: „Алька, собирайся домой“. Я не помню, чем он в это время занимался. Я была в саду и перебирала овощи. И вдруг он бросился ко мне, уткнулся головой в колени, совсем как маленький ребенок, и — зарыдал. Я положила руку ему на голову и почувствовала странную тревогу. Во мне возникла молитва, которая была направлена прямо к Богу: „Господи! Что за душа у этого ребенка? Господи, сохрани ее… что за душа у этого ребенка?..“ Его рыдания продолжались, может быть, несколько секунд. Потом он поднял голову, сразу овладел собой, спокойно попрощался с нами и — уехал. Заплакал как маленький ребенок, а ушел как взрослый и всё понимающий человек.

Моя молитва — она унеслась с быстротой птицы, я это чувствовала, потом вернулась через много лет подобно бумерангу. Я часто вспоминала этот эпизод, когда Алик, уже отец Александр, клал руку мне на голову и этим жестом успокаивал и снимал с меня все мои болезни, и физические, и душевные. И я думала, что вот та молитва, с которой я от всего сердца обратилась к Богу, она вернулась ко мне через его руки. Когда-то я гладила его голову, и вот сейчас он кладет свою руку как священник мне на голову, отпускает мои грехи и помогает мне в моих немощах».

Открытость и общительность Алика касались всех окружающих — все в какой-то степени получали частичку его позитивного внутреннего заряда. Так, в одну из смен, проводимых Аликом в пионерском лагере, он познакомился с группой глухонемых детей. Алик легко выучился азбуке глухонемых и с удовольствием разговаривал с ними языком мимики и жеста.

Увлеченность Алика биологией, отмеченная его младшим братом, находила выход и в написании им очень неординарных научно-популярных очерков. Сохранилась его тетрадка с названием «Из жизни природы (очерки). 1947 г. Москва» и следующим содержанием: «Вступление. 1. Самозащита и окраска. 2. Колонии и общества животных. 3. Переселение. 4. Взаимопомощь. 5. Великая любовь. 6. Превращение. 7. Ночная жизнь природы. 8. Четвероногие летуны. 9. Птица в воде и рыба на суше. 10. Отважные путешественники. 11. Гнезда и логовища. 12. Птицы-мухи. 13. Как растения сеют. 14. Как растения поедают насекомых. 15. Заключение». И хотя последний раздел и заключение этого очерка остались незавершенными, уровень повествования и эрудиции двенадцатилетнего автора, его живая любовь к природе и философский подход к ее явлениям дают представление о растущей зрелости Алика как писателя и исследователя. Очерк этот вполне заслуживает того, чтобы читать его младшим школьникам как захватывающую и гармоничную книгу о природе. Вот его начало: