Отец Александр Мень - [142]

«У отца Александра была полная идентификация себя с приходом, со своей паствой, — вспоминает Андрей Еремин. — Он даже говорил в проповедях не „вы“, а „мы“. Мог сказать: „В нас искажен образ Божий“, объединяя себя и своих учеников. Батюшка переживал грехи и трагедии каждого прихожанина как свои собственные. Несчастья, с которыми к нему ежедневно приходили десятки людей, не становились для него повседневной рутиной, не делали его сердце черствым. Он не привыкал к человеческой беде и горю. Иногда можно было догадаться о его переживаниях по тяжкому вздоху, даже стону, однако, что стояло за этим, он, как правило, держал при себе. Но однажды, когда в такой момент я был рядом и спросил его, что случилось, он рассказал мне о причине своего переживания, и это было на самом деле непереносимое страдание. Он не просто поделился со мной своим горем, но дал мне почувствовать боль своего сердца. И этот крест был не по моим силам… Я тогда подумал: как же он всё это несет на своих плечах — все беды и тревоги своих духовных детей, которых многие сотни? Для меня это тайна и по сей день. Но, несомненно, он знал, каково Христу, Который с нами и в нас сострадает нашим страданиям».

Михаил Юровицкий рассказывает, как однажды приехал к отцу Александру в мрачном настроении и батюшка пригласил его прогуляться. Он подвел Михаила к яблоне, в которую ударила молния и основной ствол которой был надломлен. Но из боковой ветки этой яблони рос новый ствол, и отец Александр, указав на дерево, мягко заметил, что жизнь способна возродиться и продолжиться даже на изломе.

«Отец Александр был очень строг к себе и бесконечно мягок к другим, — дополняет этот рассказ Владимир Шнейдер. — Он никогда не использовал свой авторитет для наложения внешних уз на своих прихожан, в смысле: как часто нужно причащаться или исповедоваться, обязательно ли быть на всенощной в субботу накануне литургии, какое молитвенное правило читать, можно ли, опоздав на литургию, причаститься. Он нередко избегал прямых ответов на эти вопросы. Говорил: я сам предпочитаю делать так-то и так-то, однако это совсем не исключает и не умаляет других путей… Он знал, что любовь Бога безгранична и что Бог любит человека таким, какой он есть. Он не уставал повторять: „У христиан есть только одно оружие — прощение и любовь“».

Главный принцип своего пастырского служения отец Александр выражал словами молитвы: «Люблю тебя, Господи, больше всего на свете. Ради Тебя люблю ближнего своего как самого себя». А строку из Псалтыри «Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу, ради милости Твоей, ради истины Твоей!» (Пс. 113: 9) можно назвать девизом служения и всей жизни отца Александра.

Часть третья Стрела на натянутой тетиве

Глава 1 Перемены в Новой Деревне. Вызовы в КГБ

К началу 1980-х годов усилиями председателя КГБ Юрия Андропова и его подчиненных диссидентское движение в CCCР было фактически разгромлено. Однако, по мнению «органов», часть несогласных с режимом в стране к тому времени оставалась в церковной среде. Еще до назначения в 1982 году Андропова генеральным секретарем ЦК КПСС, когда Комитет госбезопасности фактически стал основной структурой власти в стране, была выбрана линия усиления борьбы властей с диссидентами в среде верующих. Сотрудники госбезопасности развернули широкомасштабную операцию, называемую ими «социальной профилактикой». Основной задачей в рамках этой операции было уничтожение всех неофициально действующих религиозных групп в СССР — не только православных, но и католических, протестантских, экуменических, теософских, кришнаитских и т. д. У чекистов был широкий набор средств воздействия, но чаще всего они арестовывали руководителей, а остальных запугивали угрозами ареста, обысками, допросами, письмами на работу и увольнениями.

В рамках «социальной профилактики» в ноябре 1979 года по обвинению в антисоветской агитации был арестован Глеб Якунин, бывший к тому моменту одним из соучредителей общественного «Христианского комитета защиты прав верующих в СССР», а в январе 1980 года по аналогичному обвинению был арестован священник Дмитрий Дудко.

После десятимесячного заключения в Лефортовской тюрьме состоялся суд над Глебом Якуниным, который наотрез отказался сотрудничать со следствием. Первоначально приговор Якунину стремились подвести под уголовную статью, вменяя ему в вину якобы имевшие место спекуляцию иконами и сбыт валюты. Но все попытки найти свидетелей и весомые доказательства этих «преступлений» окончились провалом. Отец Глеб не признал себя виновным ни по одному из описанных следствием эпизодов. В результате он был осужден по обвинению в антисоветской агитации, несмотря на то что, по словам нескольких допрошенных свидетелей, Якунин неоднократно призывал своих коллег по комитету избегать антисоветских высказываний. «Никаких просьб к суду не имею, — сказал он в своем выступлении. — Благодарю Бога за ту судьбу, которую Он мне подарил». Всю свою жизнь он оставался бесстрашным борцом несмотря ни на что. Суд приговорил Г. Якунина к пяти годам лагерей строгого режима и пяти годам ссылки.