Отдельное требование - [17]

— Прошу не отвлекаться. Отвечайте на вопросы...

Другой раз было и того хуже. Недавний выпускник шоферских курсов Семен Спица, грубоватый увалень, лишенный «изысков», свойственных прочим членам бражки, с первых слов заявил:

— Я с вами разговаривать не буду. Пожалуйста, вот так: вы мне пишете в протоколе вопрос — я вам пишу ответ. И все.

У Чугунова аж дух захватило.

— Ты... — сказал он. — Ты будешь меня учить?.. Я тридцать лет в милиции...

— Тридцать лет? — присвистнул Спица. — Тогда не вы ли, случайно, моего папашу восемнадцать лет назад ни за что упрятали?

И Чугун опять стерпел. От Спицы! Самого неприятного из всей компании. Что за притча?

Неужели Чугуну виделось впереди нечто такое, ради чего стоило продолжать всю эту канитель? Но ведь дела-то, дела настоящего здесь нет! Это Кока понимал прекрасно.

* * *

Следствие, затягивалось. Все допрошены, все выяснено, соседские жалобы подтвердились. Цена им — штраф на административной комиссии. Спрашивается, из-за чего дальше ломать копья?

Но Чугунова понесло. Начал опять вызывать и Ольшевского, и «шустрого мальчика» в английской куртке, приговаривавшего «товарищ капитан милиции», — словом, всех. Передопрашивал заново, чуть ли не очные ставки устраивал. И все долбил в одну точку. Шум в квартире теперь его вовсе не занимал. Его занимало, откуда ребята брали деньги на гульбу.

— Сколько было истрачено?

— У кого в тот вечер были деньги?

— Кто купил вино?

— Кто принес закуску?

— Сколько пропили в ресторане?

— Кто платил?

— Какими купюрами?

— Откуда взял деньги?

Деньги, деньги, деньги... Вцепился, как бульдог. А Коке только помахивает — записывай, дескать, не зевай. Нашел себе дарового писаря! Если так дальше пойдет, он еще приспособит его нитки в иглу вдевать!

Уже вторую неделю крутятся одинаковые допросы. Компания толчется в райотделе, всем примелькалась, наскучила... кроме Чугуна.

Как-то явился Головкин. Думал застать Чугунова, но был один Кока.

— Где Сидор Ефимыч?

— В угрозыске с Нефедовым шепчется.

Головкин шевельнул бровями, поколебался, но все-таки спросил:

— Как подвигается дело Ольшевского?

— О! — сказал Кока. — «Дело» разворачивается до грандиозных масштабов! Разве вы не знаете? Сидор Ефимыч вот-вот разоблачит особо опасную шайку, только не знаю кого... А серьезно говоря — дела нет!

Головкин покосился, постоял, помолчал. Так и ушел. То ли Кока заронил в его душу сомнение, то ли он верил в Чугунова? Но об этом разговоре Чугунову все же, видимо, сказал.

Чугун упрямо гнул свое. Он приходил теперь на работу раньше всех и наваливался на телефон. Он теребил Нефедова конфиденциальными беседами. Он сочинял какие-то запросы и ревниво переписывал их сам, не доверяя Коке. Один раз тот видел даже, как поверху некой бумаги было выведено крупными буквами: «Секретно». И что ни день — сидели перед ним то смотревший волком Спица, то Дина, которая уже и улыбаться почти бросила, то костлявый Перлин, разговаривать с которым было сущее мученье, потому что он заикался, и с каждым разом все сильнее — притворялся, что ли?..

— Кто расплачивался?.. Где взял денег?.. Перевод от матери? Принесешь квитанцию... Когда вернулись домой? Сколько набил счетчик в такси? Кто платил?

Хотя Кока и сохранял в своем репертуаре то, что называлось «изобразить Чугуна», в душе у него все больше разгоралась тревога. Он не понимал, чего добивается Чугун. Куда метит?.. Сначала было простое объяснение: взбунтовалось потрясенное самолюбие, раскачало лежачий камень, и двинулся он добывать «компру» на обидчиков. Только вот не шумит он. Не грохочет. Ему бы полагалось колотиться обо что попало, а он помалкивает. Он спокоен, чертова перечница! Вот отчего комар и зудит — не в меру чугун спокоен! Ведь и капкан спокоен, пока не лязгнет челюстями.

И все-таки мысль о том, что Чугунов видит в этом деле нечто недоступное Кокиному взору, иногда приходила ему в голову. Но в конце концов он решил, что Чугуна попутала мода на разоблачение «плесени». Ничего за ребятами нет, кроме «неподобающего молодежи» топота по ночам. А если они отказываются говорить или врут Чугуну, откуда брали в какой-то вечер деньги, так по-своему совершенно правы. Нечего совать нос в то, что является их личным делом.

* * *

— Давайте кончать, Сидор Ефимыч, сколько можно? — Кокино терпение истощилось. — Тут на фельетон и то не наскребешь! Ну, а порядочное дело подавно не из чего склеить!

— Мне фельетоны без надобности, — буркнул Чугунов. — Только осрамимся. Стрепетов вон разлетелся со своим детоубийством — и сел в лужу. На скольких собраниях его склоняли? А уж у него все было так похоже, дальше некуда.

— У нас же ничего похожего даже нет. На что вы надеетесь?..

Чугунов спокойно молчал.

— Да поймите вы: нельзя вести следствие по принципу «кто шляпку украл, тот и тетку пришил»!

— Какую тетку?

— Из одной пьесы.

— А за что пришили?

— Шут его знает! Автор умалчивает. Только была шляпка, а потом пропала. И племянница «пришитой» тетки уверена, что все очень просто: кто шляпу украл, тот и тетку «пришил».

— Да? — заинтересовался Чугунов. — Вполне возможная версия. И чем дело кончилось?

— Думаю, прекратили за недоказанностью, — усмехнулся Кока. — Да не в том же соль, Сидор Ефимыч. Я к тому говорю, что нельзя считать: раз в модных брючках — значит, злодей! Я сам такие ношу, а никого ведь не режу!