Отдельное требование - [18]

Чугунов наконец обернулся и поглядел на Коку внимательно, будто прикидывая, режет он или не режет.

— Зря ты их носишь! — увесисто припечатал он. — Зря!.. И беретка эта твоя... Несолидно для сотрудника органов.

«Поговорили!..»

— Знаете что, Сидор Ефимыч, у меня своих дел по горло! Вдвоем на Ольшевском сидеть — это несерьезно, и я не вижу смысла в своем участии, тем более — в роли зрителя. Так что я сейчас иду и прошу Головкина освободить вас от моего сотрудничества. И можете в одиночку пинкертонствовать дальше, хоть до морковкина заговенья!

— Нет. — Чугунов будто кирпич положил поверх Кокиных фразочек. — Нет.

— Я пошел к Головкину.

— Нет, — повторил Чугунов. — Я же сказал, — он взглянул даже с некоторым удивлением: простых слов человек не понимает. — Ты, Светаев, мне еще понадобишься... Вот ужо посмотрю тебя в деле! — И в голосе его пробилось что-то почти мечтательное.

«Посмотрю в деле! Что такое ему мерещится? Нет, это уж просто... нет слов... бред!»

Чугунов поднялся, расправил монументальные плечи и положил руку на груду папок и кодексов. В светлых глазах его, устремленных мимо Коки, было неколебимое, сосредоточенное ожидание. Казалось, выстрели сейчас у него перед лицом — он не сморгнет.

— Езжай сейчас в шестнадцатое отделение. Найди участкового Зарубина. Запомнил? Скажешь, Чугунов прислал. Позарез, мол, нужен материал на Спицу Семена. Езжай, не волынься.

И Кока не пошел к Головкину. Он поехал в 16-е отделение.

* * *

Маленький сердитый капитан Зарубин, услыша имя Чугунова, просиял.

— А-а... — протянул он. — Жив еще Ефимыч, старый черт?

Он засмеялся, закашлялся, и Кока понял, что по поводу старого черта была отпущена шутка. Скажи Зарубину, что Чугунов действительно стар, он очень удивится. «Что вы! — воскликнет он. — Сидор Ефимыч на три года моложе меня!»

— Как он там? — отдышавшись, спросил Зарубин. — Все такой же орел?

— Орел, орел, — поддержал Кока, — да вот только... Радикулит иногда...

— Радикулит — это точно, — не теряя веселья, согласился Зарубин. — Это он схватил, когда в угрозыске на столах спали, а помещение нетопленное. Ведь по неделе, а то и по месяцу домой не ходили, не до того. Война, преступного элементу — пропасть! Вот была работа так работа! Не то что, — он снисходительно оглядел Коку, — от звонка до звонка.

Кока вежливо поддакнул насчет преступного элемента.

— Стало быть, ко мне послал? Добро. Какая нужда?.. Ага... Надо подсоблять друг другу, надо. Нас, прежних-то, немного осталось, только на разводку... Значит, так: Спицу Семена я знаю. И отца его, пятнадцать лет, по колониям таскался, теперь вернулся. Смирный пока.

— Разве он не реабилитированный?

— Спица-то? Хо! Спица аферист был ба-альшой руки! Таких не реабилитируют... Ну сейчас, похоже, образумился. Работает. А сынок, видать, в него. Непутевый парень. Однако материалу на него нет, — сожалеюще развел руками Зарубин. — То есть много чего, да все пока неподсудное.

Изобразив на лице огорчение, Кока встал.

— Нет, ты погоди. Ишь какой торопыга! Думать будем... Вот чего: Рыбин Анатолий по делу не проходит?

— Нет.

— Спица у Тольки Рыбина весь прошлый год в корешах ходил, — задумчиво подперся Зарубин кулачком. — А на Тольку-то можно чего найти...

Он откашлялся, позвонил в МУР и, постукивая сухоньким пальчиком по аппарату, долго объяснял, что разговаривать должен не с дежурным, а с каким-то Синюшиным. Наконец ему уступили и разыскали Синюшина. Судя по начавшемуся разговору, это был такой же старый гриб.

— ...Посмотри, Вася, посмотри, дорогой!.. Нужно... у Чугунова дело разваливается, прислал ко мне парнишечку за помощью... Да-да, Рыбин Анатолий. Так вот, нет ли при Рыбине чего про Спицу... Да это фамилия такая! Спица Семен, тридцать восьмого года рождения. Ну, добро, добро.

Зарубин подмигнул Коке.

— Все разроет, а найдет! Особливо раз для Чугунова.

Фамилию Чугунова Зарубин произносил, словно пароль, отмыкающий какую-то дверцу в прошлое, в общую молодость этих «прежних, которых осталось только на разводку». Видно было, что он сердитый и въедливый старикан и с Кокой ласков лишь потому, что тот тоже причастен к Чугунову.

— Почему особливо для Чугунова? — спросил Кока.

— А как же! — удивился Зарубин. — Кабы не Ефимыч, Ваське Синюшину давно каюк. В органы он пришел зеленый, молоко на губах не обсохло. Бывало, где горячо, туда и прет без разбору, хоть с голыми руками. Ефимыч его на ум наставил, сколько раз от пули уберег, от ножа...

Зарубин ухватил трубку задребезжавшего телефона.

— Нет? Ай-я-яй!.. Беда! А если по кличке поискать? «Вареный» он. Попроси Бурдеченко, скажи — для Ефимыча... Ладно. Сулится через часок. Обождешь? Время, чай, казенное... Вот и хорошо.

От пассивного ожидания Кока несколько осоловел. Он отогнал нервную собачью зевоту и попробовал слушать, что рассказывает Зарубин.

— ...сразу в дамки. А мы с Чугуновым с простых милиционеров службу начинали. Всю, можно сказать, карьеру своими ногами прошли. — Зарубин притопнул маленьким сияющим сапогом и победоносно зыркнул на Коку. — Чего только не навидались! Вот помню...

«Сразу в дамки — это, наверно, про меня и подобных. Что ж, со своей колокольни он прав. Хорошо еще, не знает про «заслуженную» маму, «народного» папу и изысканную артистическую квартиру на Арбате, а то было бы прямо неловко. Хоть ничем я, собственно, не грешен».