Отдел - [107]

— Кстати, — перебил, засмеявшись, Молодой и полез в свой телефон, — кстати, про ночь. Мне вчера ночью сразу несколько писем пришло на электронку. Художники как-то пронюхали мой имейл и сразу несколько посланий кинули.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался заскучавший было Игорь Васильевич.

— Вот! — сказал Молодой. — А нет, это не то… Вот! «Уважаемый!»

— Уже смешно, — заметил Игорь Васильевич.

— «Уважаемый!», — отмахнулся от него Молодой. — «Художникам области досадно и только. Если». Тут письмо обрывается, видно, не очень трезвый человек написал и отправил. За ним сразу же следующее. С большим пафосом, видно, пафос нарастал вместе с градусом, как у нас сейчас. «Унизить художника, оскорбить деньгами и троллить его». И опять его не надолго хватило.

— А что за «троллить»? — спросил Игорь Васильевич.

— Кстати, да, — поддержал его непонимание Сергей Сергеевич.

— Ну, это, короче, — Молодой, глядя в потолок, отчего едва не навернулся с табурета, завертел рукой с телефоном, подбирая слова, — это как бы синоним словам «провоцировать» и «злить».

— Напридумывают же херни, — переглянулся с кивающим Игорем Васильевичем Сергей Сергеевич.

— Да ну вас, — огрызнулся Молодой.

— Что-то пока не очень веселые письма, — признал Игорь Васильевич. — Я, знаешь, ожидал какого-нибудь интеллигентского откровения, чтобы потешить мою грубую солдатскую душу, что я не такой дебил, как они. Ну, знаешь, чтобы сразу доходило, чтобы пробирало этой сквалыжностью и внутренней гнильцой, как от сыра.

— Ох ты, елки-палки, — видимо удивился метафоричности Игоря Васильевича Сергей Сергеевич. Игорь тоже удивился тому, как Игорь Васильевич оформил свои ожидания от писем художников, поэтому пролил часть водки, которую разливал уже себе сам, не дожидаясь Молодого, что было не совсем по алкогольному этикету, но Игорь был уже в таком состоянии, что ему было все равно, как о нем подумают старшие товарищи.

— Такое у меня тоже есть, я к этому и подхожу, — с досадой на общее нетерпение сказал Молодой. — Вот. Оно спустя несколько часов пришло, там еще несколько есть, я самое просто мощное выберу, чтобы вы не заскучали. Я первые прочитал просто, чтобы вы оценили внутреннюю борьбу и метания художника.

Все замерли, как в театре, когда поднимается занавес. Водка, которую тяпнул Игорь во время этой паузы, не пошла впрок, а как будто зависла в пищеводе, как бы даже просясь обратно, но он не смел закашляться и только прижал горячий кулак к онемевшим губам, борясь с новым приступом тошноты.

— «Здравствуйте», — начал Молодой. — «Поскольку я не запомнил вашего имени и не знаю, как вас теперь называть, то и своего имени я тоже называть не буду, чтобы не ставить вас в неловкое положение».

Игорь Васильевич и Сергей Сергеевич довольно ухмыльнулись, видимо, получая какое-то свое эстетическое наслаждение от начала чтения Молодого.

— «Мне странно слышать…» — продолжил Молодой, — «…про успехи западного авангарда по сравнению с авангардом советского времени и нашим нынешним авангардом, когда совершенно точно признаны западом такие фамилии, как…»

Молодой начал перечислять фамилии, и это заняло у него минуты три, а в это время каждая новая фамилия вызывала у Игоря Васильевича и Сергея Сергеевича все более интенсивные ухмылки; Игорь не понимал, чему они ухмыляются и почему даже как бы с нетерпением ждут, когда Молодой озвучит следующую фамилию.

— Ужас, — признался Игорь Васильевич, когда Молодой остановился перевести дух, — прямо какой-то черный список черносотенца.

— «А также широко признанные на западе местные художники», — передохнув, процитировал Молодой.

— Так это еще не все фамилии? — изумился Игорь Васильевич; Молодой, улыбаясь экрану телефона, сделал жест, чтобы Игорь Васильевич не шумел, и начал перечислять фамилии, но на этот раз уже с инициалами. Одних только Ивановых попалось штук пять, среди них двое «Ивановых А.И.».

Когда фамилии кончились, заинтересованный Игорь Васильевич спросил, точно ли Ивановых А.И. было двое, или Молодой окарался при чтении; Молодой подтвердил, что двое.

— Я не столько удивлен, что там столько Ивановых, сколько тому, что они там вообще есть, — сказал Сергей Сергеевич.

— Нет, ты не понял, Сергеич, всю соль этого списка, — возразил Игорь Васильевич. — Человек не зря упомянул двух Ивановых А.И. Это, по-моему, типа открытого письма. Полемика с откормленным мурлом пещерного капитализма в лице Саши. Там же у них небось иерархия почище, чем в армии, и если бы тот, кто это написал, упомянул бы только одного Иванова А.И., сразу бы стало понятно, какого Иванова он имеет в виду, а второй бы точно обиделся и перестал руку подавать. Уже двадцать лет нет Советского Союза, а свободные художники до сих пор по привычке по струнке ходят. Это просто феерия какая-то. Если бы сейчас ФСБ не было, они бы его придумали и продолжали бы страдать под его гнетом.

После этих слов Игорю почему-то стало очень обидно за художников, и он хмуро сказал нескольким столбикам табачного пепла, лежавшим возле его ног на полу, что, пожалуй, пойдет. Плитка была из вездесущих советских плиток, которыми отделывали все подряд, она казалась очень желтой, очень мелкой, от нее рябило в глазах. Игоря как-то сразу услышали, зауговаривали, чтобы он остался, а иначе уснет где-нибудь по дороге в таящем сугробе, а когда приморозит, то просто застынет насмерть или подхватит воспаление легких.