Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт - [35]
А эти забавные картинки на Заборе! — класс!!! Лучше, чем в телевизоре! Сегодня, говорят, там снова дают «Петек Лаван» — кстати, овечий цирк. Оттуда ближе всего в «Гроты»…" — «Да не хочу я в эти «Гроты»…" — нерешительно пробурчал Ирми; ему уже довелось читать о них в «Бокер-Эр», и он понял, что к этому месту даже приближаться не стоит. — «Но я очень хочу тебя туда сводить!» — решительно заявила Дарья, глянув на Ирми своим особенным взглядом, желая разом отмести все возражения.
Ирми, вздохнув, свернул в сторону Парковой площади. Через считанные минуты он припаковал машину, и они вышли на вечернюю площадь. Ирми подумал, что если бы не Дарья, он бы не скоро увидел Бесконечно-великий Забор, эту странно мерцающую стену, уходящую далеко ввысь и огибающую площадь. «Хотя бы за это — огромное спасибо Дарьюш… А интересно, что за оптический эффект они используют?..» — подумал Ирми, разглядывая Забор и почти не слушая, что щебетала ему почти прямо в ухо Дарья: «А ещё… нынче в «Цедефошрии» крутое ночное представление… Вот после «Гротов»…" — и она загадочно стрельнула в него блеснувшими стальным клинком глазами. — «Дарьюш, мы в «Цедефошрию» принципиально не ходим! Я тебе об этом уже говорил!» — решительно мотнул головой Ирми, даже не дослушав. — «Что я слышу, Ерёмушка!? Ты не любишь силонокулл!? — воскликнула Дарья. — Ведь это самое крутое в Арцене! То, что так поэтично называют струёй! Не-ет, так нельзя!
Место современного человека — в струе! Офелия знаешь, как расхваливает силонокулл! Самое модное и прогрессивное музыкальное течение во всём мире! А Клим Мазикин… Знаешь, кто это такой? Между прочим, тоже из России… в смысле — корни. Его тоже к нам в «Самовар» пригласят! Адон Пительман сказал нам, что скоро он пожалует в Арцену — и тогда… — она искоса глянула на закаменевшее лицо Ирми. — Нет, ты просто обязан сводить меня в «Цедефошрию», в ресторан «Таамон-Сабаба».
Ты ж «американец»: на «Цедефошрию» и на «Таамон-Сабаба» с девушкой тебе должно хватить денег!»
Они огибали Забор, мимо них сновали толпы эранийцев. Дарья старалась потеснее прижаться к Ирми, обвивала его талию рукой, заглядывая ему в глаза. «Нет, Дарьюш, — неожиданно твёрдо произнёс Ирми и отстранился от неё, стараясь не встречаться с нею глазами. — Не уговаривай! В «Цедефошрию» я не пойду, в «Таамон-Сабаба» — тем более! Даже не проси! И не в деньгах дело!» Они остановились, застыв друг против друга. Ирми проговорил ещё твёрже, в его синих глазах сверкнули молнии: «Я не люблю над-мелодическую и над-ритмическую музыку и рестораны типа «Сабабы» не посещаю, и ты это отлично знаешь! Я мог бы пойти с тобой в «Цлилей Рина», если бы не закрыли на ремонт. Вот туда — с удовольствием, и никаких бы денег не пожалел… Если уж ты решила к нашим традициям приобщиться…» Глаза Дарьи засверкали всеми оттенками стального клинка, когда она повысила голос почти до визга: «Да ты что, к фанатикам? Не-ет! Ни за что!» Ирми резко остановился и выпростал свою руку из-под руки прильнувшей к нему Дарьи. Спохватившись, она сменила тон на проникновенный: «Пойми, Ерёмушка, нам Офелия про них всё рассказала: у них опасный звуковой наркотик… как-то он так называется… шо-фёр, кажется, или… как-то так… С живых барашков — представляешь? — рога обламывают и делают этот жуткий прибор, одурманивающий людей! Такие жуткие садистские приколы не для гойеров!» — «Как-как ты сказала?
Что это такое — гойеры?» — изумлённо поднял брови Ирми, почему-то проигнорировав бредовые слова Дарьи о «бедных барашках». Дарья захохотала, игриво толкнув его в бок: «Так мы недавно решили себя сами называть. Ведь у нас гиюр особый, экспериментальный. Нам и учителей поменяли, и программу. Вот Вованчик и придумал такое название — гойеры! Он провозгласил: ГОЙЕР — ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО!» — «Интересно… — ошеломлённо протянул Ирми и замолчал, потом вдруг покачал головой: — Жаль, Дарьюш, что я с самого начала не предложил тебе рвануть к нам в Меирию. Теперь «Хайханим» в «Шоко-Мамтоко» дают концерт: уж раз закрыли «Цлилей-Рина», то где-то людям надо же любимую музыку слушать…» — Ирми уже собирался повернуть обратно к машине. Дарья качнула головой и затараторила: «Нет! Ни за что! Я же сказала, что не хочу этих приколов! И сама не пойду и тебя не пущу! Офелия нам глаза раскрыла на фанатиков «Хайханим»! Погоди! С ними ещё разберутся, с чего это они зубы скалят и над кем смеются!» У Ирми вертелось на языке: «А я-то верил, что ты действительно хочешь приобщиться к еврейству…» Но он ничего не сказал, только слабо и жалко улыбнулся и спросил: «А на каком языке вы с Офелией общались? У неё же очень высокий иврит». — «А мы её поняли! Современные интеллигенты всегда найдут общий язык! И знаешь что? — главное чуть не забыла! Офелия мне предложила очень неплохую работу: вести телепередачу, пока что часовую… по истории мировых религий в свете музыкальной культуры… Уже сейчас! Представляешь? Говорит, что ей редко приходилось видеть такую фотогеничность… Ты рад за меня?» Ирми искоса посмотрел на Дарью: шутит, или всерьёз? — и ничего не сказал; он что-то не помнил, чтобы Дарья говорила ему об изучении журналистики в Москве. Он не заметил, как Дарья увела его от Забора с его цвето-звуковыми изысками, наводящими на Ирми тоску, и они углубились в извилистую аллею. Дарья тараторила:
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.
Это седьмой номер журнала. Он содержит много новых произведений автора. Журнал «Испытание рассказом», где испытанию подвергаются и автор и читатель.