Отцовский договор - [17]

III. Пятница

Раннее утро пятницы. В семь двадцать жена, которая мама, заявляется в адвокатское бюро, занимающееся профсоюзными делами, где работает юристом. До девяти, пока нет секретаря, она успевает отправить двадцать мейлов, подготовить одно дело для подачи в Административный апелляционный суд и просмотреть материалы к первой на сегодня встрече. Когда клиентка не появляется к назначенному времени, она просит секретаря дозвониться до нее. На звонок откликается папа клиентки.

– Мы тут. На улице. Она передумала.

– Я спускаюсь, – говорит юристка, которая мама.

Девушка сидит на скамейке в парке, подавшись вперед, так что волосы закрыли лицо.

– Вы кто? – спрашивает папа.

– Ваш законный представитель, – отвечает юристка.

– А по голосу я вас иначе представлял, – говорит папа.

Юристка садится на скамейку. Она откашливается. Потом говорит, что понимает, как это все мерзко. И что бояться в такой ситуации совершенно нормально. Она чуть наклоняется вперед и шепчет:

– Но если мы не заявим на этих гадов, они так и будут продолжать. А этого не должно произойти. Мы остановим этих поганых уродов. Мы их уничтожим, понимаешь? Устроим бойню в зале суда. Кровавую баню. Клянусь тебе. Поверь мне.

Девушка смотрит на нее в замешательстве.

– Вы говорите совсем не как адвокат, – произносит она.

Юристка улыбается.

– Я профсоюзный юрист, – говорит она в ответ. – Хотя и не совсем обычный профсоюзный юрист.

Пока они поднимаются в лифте, юристка, которая мама, рассказывает о своем прошлом, в каком районе жила и какой индекс чеканила рэпом в юности[16], как родители бились за то, чтобы она получила образование и начала работать в такой навороченной конторе.

– Когда я только-только получила диплом, я все боялась, а вдруг люди догадаются, кто я такая, – говорит она. – Теперь уже не боюсь.

– Повторите, что мы с ними сделаем, – просит девушка.

– Устроим массовую резню, – отвечает юристка. – Никакой пощады. Всех казним.

Девушка улыбается. А вот у папы вид озабоченный.

В комнате за закрытыми дверями девушка начинает свою историю. Это папа посоветовал ей ту работу, он заказывал из их ресторана кейтеринг к себе на работу и прочитал на сайте, что им требуется персонал. Она начала работать, когда ей было пятнадцать, первое лето посудомойкой, а к осени стала помогать в цехе холодных закусок. Владельцы там два брата. Один относился к ней хорошо по-нормальному, а вот у другого это «хорошо» напрягало с самого начала. Он начал отпускать ей комплименты, говорил, что она светлая как солнышко, хорошенькая как летний лужок, что он всегда радуется, когда видит ее, ну и всякое такое.

– Но ведь так и есть, – говорит папа. – Если кто-то к тебе хорошо относится, разве это повод возмущаться?

Как-то вечером хозяин преградил ей дорогу и спросил, не хочет ли она заглянуть к нему в контору, а когда она отказалась, он посмеялся и спросил, неужели она не поняла, что он просто шутит.

– Может, это и правда шутка была, – говорит папа. – Ему же за пятьдесят, да?

В другой раз хозяин протянул к ней большой палец, смоченный слюной, чтобы, как он выразился, вытереть у нее с уголка губ пятнышко шоколада.

– И что такого? – с прашивает папа. – Это что, плохо? Не хотел, наверное, чтобы над тобой посмеялись.

– Я же только на смену заступила, – отвечает дочь. – И никакого шоколада до этого не ела.

Начав работать официанткой, она узнала про шкалу, по которой хозяин оценивал всех подчиненных, и мужчин, и женщин, и официанток, и охранников – шкалу вдувабельности.

– Не надо на все подряд так болезненно реагировать, – говорит папа, но уже не так уверенно.

Как-то субботним вечером хозяин спросил, не хочет ли она пойти к нему домой. А через несколько дней заманил ее к себе в контору и с ходу выпалил, что нанял, потому что хотел заняться с ней сексом, что без ума от нее, обещал повысить зарплату и дать ей дополнительные бонусы, сказал, что никогда ни к кому ничего подобного не испытывал, запер дверь и опустил шторы. Папа встает со стула и подходит к окну, но не открывает его. Потом хозяин начал распускать про нее сплетни, рассказывать интимные подробности, утверждать, что она сама на него набросилась и умоляла переспать с ней. Папа садится на место. Он не поднимает глаз от пола и вцепляется в ручки кресла. Когда она стала во всеуслышание возражать, ее вышвырнули и лишь десять месяцев спустя до нее дошли слухи, что были и другие девушки, с которыми в том ресторане вытворяли вещи еще похуже, вот почему она решила, что должна связаться с профсоюзом.

Когда девушка заканчивает свой рассказ, профсоюзная юристка протягивает ей носовой платок. Дочь отказывается, качая головой. Вместо нее платок берет папа.

– Думаете, у нас есть шанс выиграть? – интересуется дочь.

– Мы их одолеем, – отвечает профсоюзная юрист-ка и улыбается.

– А что ж вы не спросите, не приезжие ли они? – интересуется папа.

– Это неважно, – отвечает юристка.

– А для меня важно, – отвечает папа. – Для нас важно. Ведь так, милая?

Девушка молчит.

– Они не местные, – говорит папа. – Правда ведь?

Девушка не реагирует. Папа вздыхает.

– Черт побери… Когда мы уже очнемся и поймем, что разрушили собственную страну?