Отцовский договор - [11]

– Но это же все враки, да? – спросил парень, который, похоже, считал, что они вместе.

Она взглянула на него.

– Надеюсь, ты шутишь… Неужели ты думаешь, что я способна причинить вред собственному ребенку? – поинтересовалась она. – Я вспыльчивая. И разозлиться могу. Могу быть резкой. Но я никогда, никогда в жизни не била своего сына. Никогда-никогда-никогда-никогда. А муж внушил ему, что я его ударила, когда он был маленьким. Он внушил ему фальшивые воспоминания, и, как только сыну исполнилось двенадцать, он переехал к отцу[10]. Но у нас с ним все наладится. Я знаю. Нисколько в этом не сомневаюсь.

Ее парень прижал ее к себе, и в его объятиях мир опять стал казаться надежным, он зарылся носом в ее волосы, и она почувствовала себя исцеленной.

– Если хочешь, я охотно потолкую с твоим бывшим, – сказал он.

– Ни к чему хорошему это не приведет, – ответила она.

– Отец бил меня не меньше раза в неделю, – начал он. – Иногда мне попадало за дело. А иногда казалось, что он просто использует меня, чтобы выплеснуть какую-то темную энергию, что ли. Словно это была еженедельная тренировка. Он мог зайти ко мне в комнату со шлепанцем в руке в надежде найти повод меня проучить. Если ему на глаза попадалась контрольная с оценкой ниже удовлетворительного балла[11], он меня лупил. Если он находил пыль на люстре, давал оплеуху. Если обнаруживал, что на тренировке я поцарапал новые бутсы, – несколько затрещин.

– А сейчас вы поддерживаете с ним отношения? – спросила она.

– В последний раз мы виделись в две тысячи девятом перед Рождеством в «Герон Сити»[12]. Я был с друзьями, мы ходили в кино, а потом их дети захотели поиграть на каком-то оранжевом игровом автомате на входе, и вот стоим мы перед лифтами в очереди к нему, и я замечаю, как отец выходит из спортивного магазина по ту сторону фонтана. А ну-ка подержи куртку, прошу я одного из приятелей, который даже не представляет, что будет дальше. Я подхожу к отцу и выкладываю ему все, что думаю про то дерьмо, которое он вытворял с нами все эти годы, про все унижения, побои, пинки, ругань. И знаешь, что он мне на это ответил?

Она помотала головой.

– Что мы не заслуживали его внимания. Что мы с братьями и мамой должны были спасибо ему сказать, что он тратил на нас свое время, пытаясь из нас людей воспитать. Клянусь. А что дальше было, я почти не помню. Друзья сказали, что он даже прикрыться не успел, как я врезал ему раза три-четыре, он упал навзничь, спиной на витрину, выронил свой пакетик, я его, наверное, подобрал и дал ему в руки, а потом поднял этого гада и понес к фонтану. Друзья рассказывали, что я нес его вот так, прямо над собой, как в реслинге, как будто собирался сбросить с высоты своего роста или сломать ему позвоночник о колено, но потом, наверное, заметил, что фонтан недостаточно глубокий. Я усадил его, пнул хорошенько в зад и велел сматываться. Потом вернулся обратно в очередь и забрал куртку. Мои приятели говорили, что отец оторопел, потому что я оказался сильнее. С тех пор я его больше не видел.

– Ты что, ненормальный? – с казала она. – Ты побил собственного отца…

– Это он нас бил, – ответил он. – А я просто дал сдачи.

Она еще только выходит из лифта, а он уже в квартире, уже стянул ботинки, не развязывая шнурков, поставил чайник и достал две чашки. Шестой этаж, а он даже не запыхался.

– Тебе еще подлить? – с прашивает он, кивая в сторону чашек.

– Спасибо, мне хватит, – отвечает она.

– И что мы дальше делаем? – интересуется он.

– Угадай, – говорит она.

– Хочешь, я с тобой? – предлагает он.

– Спасибо, не надо, – отвечает она и направляется в туалет.

В одной упаковке два теста, в другой один. Инструкции простые. Пописать сюда. Подождать минуту. Плюсик – значит будущему конец. Та жизнь, к которой ты привыкла, закончилась. С этого момента ты никогда не будешь одна, не будет тебе покоя, и даже когда тебе хорошо, всегда может случиться так, что тому, кто наполовину ты, плохо. Минус – значит все останется, как прежде. Она вынимает все три теста, писает на каждую полоску и кладет сушиться на раковину.

– Ну, ты готова? – кричит он из-за двери. – Что там видно? Открой! Эй, открой же!

Она смотрит на свое отражение в зеркале. Ей не нужно смотреть на тесты. В глубине души она уже знает.

– Эй! – кричит он. – Там плюс или минус? Милая, открой, пусти меня. Нельзя так, это же нас обоих касается.

Тесты лежат на раковине.

– Слушай, я сейчас дверь выломаю, если не откроешь, я серьезно, открой немедленно.

Она смотрит на тесты. Дверной замок поворачивают с наружной стороны. Он кладет на раковину столовый нож и берет тесты. Держит их перед собой веером.

– Вот же черт, – произносит он с улыбкой.

* * *

Дедушка, который папа, спит по тринадцать часов, если фоном гудит канал TV4. Но если вдруг вырубят электричество и телевизор отключится, он сразу проснется. Мобильник дребезжит через равные промежутки времени, но он не в состоянии ответить. Все равно он не видит, кто звонит. Цифры на телефоне такие крошечные. Сколько ни щурься, видны только размытые черточки.

Он просыпается к обеду. Измеряет сахар, вкалывает инсулин. Надев очки для чтения, пытается просмотреть пропущенные звонки. Но телефон у него еще доледникового периода и экран размером с клеща, а записная книжка такая мудреная, что нужно пройти курс компьютерных технологий в Королевском технологическом университете