Отчий дом - [12]

— Тут мы и жили, — сказал Павел, посмотрев пристально на меня. — А вон и школа, — показал он глазами на двухэтажный бревенчатый сруб, стоящий на красном кирпичном фундаменте.

— Где же люди? — я спросил.

— Уехали, надо думать, разъехались, отстроились на другом месте… — и он как-то усмехнулся невесело, — разъехались, как говорится, на лето…

— А в дом-то можно войти? — спросил я, находясь в оцепенении.

— Отчего же нельзя, если не заперт. Ведь и живут же здесь, слышно, живут.

Мы стали искать вход в этом нагромождении строений и услышали, как кто-то там ходит, движется, скрипит.

— Не я ли там брожу? — сказал Павел. — Да вот выйти никак не сумею…

И дверь отворилась перед нами, и появилась стройная, подобно девочке в худобе своей, женщина в вылинявшем голубом платьице, и платок пушистый свисал с плеч, а голова была повязана другим платочком.

— Вот и гости дорогие ко мне, по субботнему-то дню, а я только из баньки. Смотрю, кто-то идет…

— Присмотрелась? — улыбнулся Павел. — Ох, да ты и глазастая, Настасья Петровна, как же углядела, да и субботний ли день сегодня?

— Углядела, тебя-то не углядеть! А и гость ты не частый у меня, вот обрадовал, вот обрадовал… А кто с тобой, худышка да застенчивый — познакомь.

— Познакомлю, в дом войдем. Приятель это мой сегодняшний, вот дом с ним ищем да некоторую девушку, не видала ли? Да пошли, пошли, что стоим на ветру.

— Входите, входите, — говорила, улыбаясь, Настасья Петровна. — Что же, все к сроку — и наймам, и сделкам, и свадьбам. Покров скоро — кого и покроет снежком да всем прочим…

Пока мы осматривались, мыли руки, поливали ковшом друг другу над медным тазом, Настасья Петровна собрала на стол. С довольством и лаской смотрела на наши лица и говорила:

— Я ведь знала, что кто-нибудь да заглянет ко мне, но и сама вскорости собиралась к Аннам… Мои-то сыночки к ночи обещали прибыть… с пирогами, мне Еленка помогала, прибегала уж ко мне, пташечка, звала в гости — это она-то в гости меня к Аннам звала, вспомнила моего мужа, соколика моего, помянули с ней… А я ведь в эти дни, в самые эти дни, и замуж за него выходила, свадьба тогда была — всем свадьбам свадьба… — говорила она, присаживаясь к столу.

— Я все помню, — говорил Павел, — но вот не знал, что Елена теперь так обгонит нас… Ты-то, Настасья Петровна, все сразу не вали в ком, не заматывай в клубок. Нашему гостю понять бы хоть малость, а то он запутается совсем, пожалуй, уж он и запутался…

— Оно так, — сказала Настасья Петровна, — и я давно запуталась. Ну помянем моего хозяина. Да, забывать мы стали о людях, которых нет с нами, жизнь как будто стала дешева и быстролетна, как воробьиное порхание, но сама-то жизнь человеческая — она не дешева, — говорила Настасья Петровна, а глаза ее светились радостью необъятной. — Ох, не дешева она, жизнь, бесценна она и нежна, как майский лист. Уберечь ее такой много трудов стоит… Я не уберегла. Ты вот дом собираешься найти себе — хорошо, — пристально взглянула на меня. — Да и это не просто, ох как не просто.

— Будет тебе! — сказал Павел. — Будет. Сколько лет пролетело, а все забыть не можешь. Еще замуж выйдешь, с твоим-то характером и уменьем.

— Может, и выйду, — сказала задумчиво Настасья Петровна. — А забыть не могу, не могу, Павлуша. Этот-то Белесый, Запечник-дезертир, что мужа моего утопил. Все ходит, все бродит по полям, нет спокойствия ему. Зверь. Нечистая сила. Один. Не принимают его люди. Век свой тянет.

— Запечник?! — нахмурился я.

— Так и ты его уже знаешь?

— Страшный тип. И низкий до трусости. Гнал меня по лесу, хотел потешиться. Повстречались с ним, — отвечал я.

— Так вот же: он порешил моего мужа… — И Настасья Петровна нахмурилась, но только на мгновение.

— Ищу дом. Но главное, и не дом — место ищу…

— Найдешь, найдешь дом. И место по душе найдешь.

— Он теперь наш, — сказал, улыбаясь, Павел. — Будет теперь поминать нас всю свою жизнь, это я уж вижу; найдем мы с ним дом и сами потом отстроим, обновим.

— Да вы, может, и нашли, — сказала Настасья Петровна. — А вам самим пока ничего не выстроить, потому что дом строится не наспех и не одним человеком. Я вам расскажу, как строил человек со сродниками своими дом целых тринадцать лет и все же выстроил его. Слушайте.

Построил он дом из дерева, длиною во сто локтей, шириною в пятьдесят локтей, а вышиною в тридцать локтей, на четырех рядах дубовых столбов, в основание положили бревна дубовые и камни большие. И двор был велик, огорожен кругом тремя рядами тесаных камней и одним рядом бревен, внутренний двор — палисадником. И потом хозяин пригласил художников, вот как ты, Павел, и медников, и краснодеревщиков и попросил разукрасить все внутри и снаружи. Из дерева, меди и других разных вещей и красок сделали они рисунки и плетения: и гранатовые яблоки, обвитые листьями, и наподобие лилий, и цветы разные — весенние, летние и осенние, и стебли зимние, и виноградные гроздья, и яблоки, и огурцы с усиками, и всех видов листья деревьев — и дубовые, и липовые, и березовые, и ясеневые, и прочие. И там были изображены, и вылеплены, и резаны по дереву львы, волы. Смотрели они кто на юг, кто на север, или запад, или восток. Охраняли, смотрели. И еще там были балкончики и флюгера, и вымпелы, и колесницы летящие с конями… И сделали эти художники умывальники из меди, и лопатки, и чаши, и тазы для нужд умывания, питья и еды. А женщины посадили цветы, чтобы благоухание было кругом… — Настасья Петровна сама оборвала себя, сказала весело: — Вот как все это только начиналось, вот как все делалось. А до свадьбы было далеко, далеко… — проговорила так, как будто утаила от меня то, чем должна кончиться сказка.