Отчет 8. Кто бы с дитем… - [25]

– Ну и гад же ты! – буркнула Танита, прислоняясь к стенке и стекая по ней на пол.

– А что?

– Да ничего! – поныла Нирра малоразборчиво проверяя, на месте ли челюсть. – Все тело в синяках.

Они пытаются нарваться на жалость. Они нарвутся. Только не на нее, а на меня.

– Да ладно, брось ты, откуда им взяться-то.

– Показать?! – возмутилась Нирра прежде, чем Катрин успела ее перехватить.

– Ну покажи. Только на таких грязных руках ведь не видно ничего, а если они на самом деле по всему телу…

Я старательно затянулся, дав ей самой додумать фразу. Через пятнадцать секунд прилетело что-то вроде плохой пародии на консервный нож. Дав ему удариться о живот и отскочив, звякнуть о камни, я с глупым видом заскреб затылок.

– В следующий раз за такие вещи буду… Так. Чего я буду?

– Просить…

– …Не, у вас не допросишься…

– …прощенья…

– Ну я и говорю. Вы злые и жестокие и никогда никого не прощаете.

– Заткнись, а? – умоляюще протянула Нирра, подтягивая лук поближе.

– Заткнулся. Да, я конечно, могу и совсем заткнуться, но от удушья. Которое здесь наступит, когда вы выдышите весь воздух, несмотря на мой затыкание.

Они сделали глаза по восемь с четвертью.

– Ты что, не знаешь, как нам выйти? – промямлила Катрин.

– Знаю, но дверь открывается снаружи.

– И как…? – подозрительно спросила Танита, обоснованно подозревая очередную пакость.

– Просто. Счас попробую взломать.

Взломать! Легко сказать. Взломать обычно ассоциируется с мускулистым мрачным мужиком с ломом и кувалдой, который делает с дверью и этими предметами все, что выпил три часа назад. Например, грызя зубами лом, колотит в дверь кувалдой.

С этой дверью дело обстояло иначе – хозяин замка, когда его строил, оставил на дверке в стену (а не во двор) запись: Достукивайтесь, которая и навела меня год назад на мысль, что если долго стучать в дверь кулаками, то она в конце концов, когда наберется ударов на 10-20 тонн, откроется, если к этому времени вы ее не выбьете внутрь, что в общем-то сложно, поскольку она стальная сантиметровой толщины, запирающаяся шестью болтами в косяк, вшитый в гранитную мозаичной укладки стену двадцатью штырями, на которые где-то подведены датчики считывания вложенных в дверь ударов, компилирующие показания с термографическими датчиками в поверхности двери.

Утомлять девушек описанием двери я не стал, и когда мои кулаки с громкими воплями обрушились на дверь, реакция у них была отрицательная.

– Представьте себя на месте этой двери. – посоветовал я, и продолжил избиение, изредка вставляя в текст Присяги Конфедерации приличные фразы типа бревно фригидное.

Минуты эдак через три, когда чувствительность рук сместилась куда-то на уровень локтей, замок наконец отправился в нокдаун и дверь отъехала, открыв проход, достаточный для проезда танка без десанта.

– Ура! За мной, пока не закрылась! – завопил я.

Наученные опытом с первой дверью, они вскочили и ринулись за мной, не заметив, что это другая дверь, сразу за которой есть маленькое озерцо. Сделано оно было для контроля уровня воды во рве, но между ним и рвом был фильтр, поскольку изредка из него брали воды для приготовки угощенья недорогим гостям.

Очередное их попадание в лужу приятно разнообразилось заменой «панические вопли» на «бултыхческие булькли».

– Вот вам и обещанная ванна. Теперь вы довольны? – обрадовал я их, пока они отплевывались.

– Спасибо! – искренне поблагодарила Катрин.

– Не за что, заходите еще. – машинально ответил я.

– Да прекрати ты хоть ненадолго… Ты же нам жизнь спас.

– Только дошло? Да я этим и занимаюсь с того момента, как вы въехали в Лес.

Лицо Катрин исказила мука. Неприятно, конечно, но всяко лучше, чем виляние хвостиком и тортики с клубничными розочками. А вообще настал момент сделать серьезное лицо и зачитать какую-нибудь мораль.

– А заодно пытаюсь спровоцировать на благодарность, а не спасибо, которое ни на хлеб не намажешь, ни в постель не положишь, ни души не согреешь. А то некоторые считают, что стоит кому-то дать бутерброд, то он тут же попытается отобрать всю буханку, и начинает делать вид, что двадцать спасибо равняются бутерброду с маслом, как-то не замечая, что спасибы одинаковыми не бывают, и что кучами по единому образцу можно выпустить только воздух. И выпускают, да так, что дышать нечем. А потом, когда невыданная благодарность начинает выплескиваться изо всех щелей и рушиться на ни в чем не повинных людей, которым свою девать некуда, начинается запихивание этой благодарности друг в друга. И пошло-поехало, что все подряд по принципу ты-мне, я-твоему дяде, твой дядя – твоему начальнику, твой начальник-твоему коллеге, твой коллега-тебе. И самое главное, чтоб никто никого не обсчитал. А самое поганое, что благодарности все меряют по себе. Если он спас мне жизнь, то я непременно должен спасти жизнь его сыну, или хотя бы застрелить его тещу. И никому в голову не придет, что спасение жизни оказалось приятным занятием, спасшим спасателя от скуки, и что ему больше ничего не надо. А ему за это сына спасают. Как это понимать? Ах ты гад, зачем спас, на тебе за это тортик, и сиди лучше жри его, а спасать больше никого и не пытайся?!…