Отчаянные характеры - [5]

– И кто купил эти дома?

– Храбрый энтузиаст с Уолл-стрит. А другой, мне кажется, художник, которого выселили из лофта в Нижнем Бродвее.

– Храбрости для этого не нужно. Нужны деньги.

– Рис был прекрасен, Софи.

– Смотри! Свернулся калачиком на крошечном карнизе. Как он туда втиснулся?

– Они как змеи.

– Отто, я только молока ему немного налью. Знаю, я вообще не должна была его кормить. Но сейчас он здесь. Мы уедем во Флиндерс в июне. А когда вернемся, он уже к кому-нибудь другому прибьется.

– Почему ты упираешься? Это какая-то блажь. Тебе же всё равно, если ты не видишь, как кот голодает. Чертова соседка только что вывалила весь свой мусор во двор. Почему бы коту не поесть там?

– Неважно, почему я это делаю, – сказала Софи. – Я вижу, как он страдает.

– Во сколько нам нужно быть у Гольштейнов?

– Около девяти, – сказала Софи, направляясь к двери с блюдцем молока. Она потянулась за маленьким ключом, который лежал на раме, и вставила его в замок. Затем повернула латунную ручку.

Кот сразу же замяукал и принялся лакать молоко. Из соседних домов донеслось слабое дребезжание тарелок и кастрюль, бормотание телевизоров и радио, но за общей какофонией их нельзя было различить поодиночке.

Огромная голова кота нависала над блюдечком мейсенского фарфора. Софи наклонилась, протянула руку и погладила его по спине, вздрогнувшей под ее пальцами.

– Вернись и закрой дверь! – недовольно сказал Отто. – Холодно.

Страдальческий лай собаки разорвал монотонное гудение вечера.

– Боже! – воскликнул Отто. – Что они делают с этим животным?

– Католики верят, что у животных нет души, – сказала Софи.

– Эти люди не католики. О чем ты вообще говоришь! Они все ходят в пятидесятническую церковь в конце улицы.

Кот облизывал усы. Софи снова повела рукой по его спине, пока пальцы не уперлись в изгиб, где вздымался хвост. Кот судорожно изогнул спину, прижался к ее руке. Она улыбнулась, размышляя, как редко этому животному доводилось испытывать дружелюбное человеческое прикосновение – скорее всего, никогда. Она всё еще улыбалась, когда кот вдруг вскочил на задние лапы, выпустил когти и бросился на нее; она улыбалась вплоть до той секунды, пока он не вонзил свои зубы в тыльную сторону ее левой ладони и не вцепился так крепко, что Софи почти упала ничком, ошеломленная и испуганная; помня, что рядом Отто, она душила крик, рвущийся из ее горла, и пыталась выдернуть свою руку из этого клубка колючей проволоки. Она отбивалась другой рукой, по ее лбу струился пот, ее плоть расползалась и растягивалась, она говорила: «Нет, нет, прекрати!», как будто кот всего лишь попросил еще еды, и в вихре боли и ужаса она изумлялась, как спокойно звучит ее голос. Затем в одно мгновение клыки разжались, когти отцепились, сначала как будто для того, чтобы нанести еще один удар, но кот развернулся – прямо в воздухе, – спрыгнул с крыльца и растворился в сумерках.

– Софи? Что случилось?

– Ничего, – сказала она. – Пойду заварю чай.

Она прикрыла дверь на террасу и быстро прошла на кухню, держась к Отто спиной. Ее сердце колотилось. Она попыталась глубоко вдохнуть, чтобы усмирить этот стук, и слегка удивилась тому, что ей стыдно – как будто ее застукали за каким-то подлым поступком.

Стоя у раковины на кухне, стискивая руки, она говорила себе, что это ерунда. Длинная царапина в основании ее большого пальца медленно кровоточила, но из укуса кровь текла ручьем. Она включила воду. Кожа на руках выглядела сухой; маленькие пятна, похожие на веснушки, которые начали появляться зимой, побледнели. Она облокотилась на раковину, гадая, упадет ли сейчас в обморок. Помыла руки хозяйственным мылом. Лизнула кожу, ощущая вкус мыла и крови, и накрыла место укуса бумажным полотенцем.

Когда она вернулась с чаем, Отто листал рабочие бумаги в синих папках. Он мельком взглянул на нее, она посмотрела в ответ с нарочитым спокойствием и поставила перед ним чашку – правой рукой, держа другую за спиной. Отто выглядел слегка озадаченным, как будто услышал звук, который не смог опознать. Чтобы предотвратить вопросы, она спросила, не хочет ли он фруктов. Он сказал нет, и опасность миновала.

– Ты оставила дверь открытой. Ее нужно запирать, Софи, иначе она будет распахиваться.

Она снова прикрыла дверь и повернула ключ. Сквозь стекло она увидела блюдечко. На нем уже лежало несколько пятен сажи. Она бросила курить еще осенью, и, кажется, зря. «Я не могу сейчас снова открыть дверь», – сказала она сама себе.

– Конец, – сказал Отто и вздохнул. – Все-таки это конец.

– Какой конец?

– Глухая Софи. Ты и правда совсем меня больше не слушаешь. Чарли сегодня переехал в новый офис. И до сегодняшнего утра он даже словом не обмолвился, что нашел место. Сказал, хочет начать с чистого листа. «Если мне понадобятся какие-то файлы, мне можно будет к тебе обратиться?» Так и спросил. Видимо, предполагая, что я поведу себя неразумно.

Она сидела, держа левую руку на коленях.

– Ты мне ничего не рассказывал об этом, – сказала она.

– Да и нечего было рассказывать. Последний год мы ни о чем с ним не могли договориться, ни о чем. Если я говорил, что пойдет дождь, Чарли оттопыривал нижнюю губу и говорил, что нет, дождя не будет. Мол, он внимательно прочитал прогноз погоды и знает, что день предстоит ясный. Мне уже давно надо было понять, что характеры людей не меняются. Я сделал всё, что мог.