Отчаянная - [17]

Вспомнился госпиталь. Один из тяжелораненых умирал. Аня дни и ночи не отходила от его койки. Это был пожилой майор, Герой Советского Союза. Перед смертью он попросил ее, Аню, протянуть ему руку.

— Какая красивая у вас рука, — сказал он тогда и достал из тумбочки позолоченные дамские часики. — Вот, возьмите, пожалуйста, они для вашей руки… на память… обо мне.

Вечером майор скончался.

Вот и все подарки, которые получала Аня, И теперь эти сапожки.

— Ну как? — спросил Пашка.

Девушка кокетливо вытянула носок, полюбовалась, засмеялась воркующе счастливо.

— В самый раз!

— По мерке шиты.

Аня удивленно вздернула густые пушистые брови.

— Полковой сапожник шил, а мерку я снял, когда чистил твои сапоги. — Пашка удовлетворенно улыбнулся и, насвистывая «алехинские» напевы, не торопясь пошел во взвод.

Аня радовалась, что Пашка заботится о ней. Но вместе с тем ее пугало это слишком большое внимание. Что он неравнодушен к ней — она видела. Рано или поздно Пашкина любовь может «прорваться», и тогда…

Девушка не знала, чем кончится это «тогда», но ей было страшно. Ведь она не любит его. Правда, после того как Пашка возвратился с задания, Аня больше не позволяла себе нежностей в разговоре с ним да и сам он стал сдержаннее, точно сразу повзрослел. И все же она боится, как бы он не натворил глупостей.

В новых сапогах идти стало легче.

Давлетбаев, забавно коверкая русские слова, рассказывал разные случаи из боевой жизни и обязательно заканчивал свою речь фразой: «Жалка, очень жалка, тебя не было там».

— Наступали на Одесса. Знаешь Одесса? — Аня кивала головой. — Так вот, — продолжал санитар, — убило нашего Бикбулатова, сержанта. Наш земляк с Уфы. Знаешь Уфа? Так вот, убило сержанта. Подходим мы к нему и смотрим. Лицо в крови, как это… баранья печенка стал. Страшно сделалось нам и очень жалка. Хороший парень был. Так вот… смотрим мы и тихо так говорим: «Ай-ай-ай, Бикбулатов погиб, похоронить надо». Только это мы так сказали, как кровь — там, где рот у него, — запрыгал, и мы слышим так жалобна: «Земляк Давлетбаев, я еще не совсем умер, не нада меня хоронить». Тут мы очень испугались и обрадовались. Достаем вата и стираем кровь. На левой щеке Бикбулатова маленький рана — и все. А крови-и! Дурная кровь вышла, испугала его и нас. Жалка, очень жалка, тебя не было там.

Давлетбаев шел то слева, то справа от Ани, то забегал вперед и заглядывал ей в глаза.

— А еще, — безостановочно начинал он новую историю, — еще был такой случай за Днестром. Знаешь Днестр? Идем мы по траншее, видим; солдат сидит и что-то собирает. Мы говорим; что потерял? Он говорит: кишки. И верно, подходим ближе, видим: его брюхо осколок распорол и кишки упал. Солдат их запихивает обратно вместе с грязем. Мы помог им собрать, перевязали и отправили в тыл. А когда посадили в повозка, солдат так испуганно спрашивает: «Браток, а браток, мы с тобой все подобрали, не оставили там какую-нибудь селезенку?» Я сказал, что все, даже лишнее прихватили: полкило молдавского песка. Жалка, очень жалка, тебя не было там.

Незамысловатые рассказы Давлетбаева облегчали дорогу, отгоняли усталость и сон.

Как-то на марше вечером к Ане подошел сержант Крыжановский.

— Как живем-можем? — спросил он.

Аня ответила, что так же, как, вероятно, и все. Помолчали. Сержант не отходил, старался идти в ногу с ней.

— Знаешь, Аня, давно хотел поговорить с тобой, но сама видишь, время-то какое.

— Я слушаю вас, товарищ сержант.

— Меня зовут Николаем, а впрочем, зови так, как тебе удобней. — Он поправил скатанную шинель, откашлялся. — Дело вот в чем. Ты уж показала себя в бою… с хорошей стороны. И меня удивляет, почему ты не вступаешь в комсомол!

Голос Крыжановского был еще таким молодым, неокрепшим, что Ане захотелось спросить, с какого он года. Наверняка моложе ее и на фронт пошел не иначе как добровольно из девятого или даже восьмого класса средней школы. Слова этого юного сержанта взволновали девушку. В госпитале ей уже предлагали вступить в комсомол, но помешало ранение.

— Я давно присматриваюсь к вам…

Сержанта, по-видимому, смутило Анино обращение на вы, и он решил исправиться задним числом.

— И я думаю, вам необходимо подать заявление. Рекомендовать вас согласятся многие. Вы такая отчаянная, — прибавил он и вздохнул, словно свалил тяжесть, которая давно давила его узкие плечи. «А ведь этот юнец подбил танк!» — с уважением подумала девушка.

— Скажите, вам не страшно было, когда вы бросали гранату? — неожиданно для себя спросила Аня.

Сержант кашлянул, прикрыв рот ладонью.

— Как вам сказать… Страх — понятие сугубо отвлеченное…

— Нет, Коля, — перебила его девушка, — страх не отвлеченное понятие, это я знаю, сама испытала.

— Испытала? — переспросил он, точно обрадовавшись.

— Ага, испытала. — И вдруг оба громко расхохотались.

— И я тоже, — признался сержант, и его голос стал таким, каким наверняка он говорил маме: «А у меня сегодня две пятерки!»

— Значит, договорились, Аня? — весело спросил он.

Девушка взяла его за локоть и ближе притянула к себе.

— Скажи, только правду, меня могут принять?

— Вот чудная! Тут и сомнения быть не может. Хоть сейчас садись и пиши.